Читаем Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события полностью

О том, как жили обитатели Фонтанного дома в конце 1916 и в начале 1917 года, когда состоялось отречение царя, что происходило в Фонтанном доме, можно судить по переписке графа и графини Шереметевых.

Екатерина Павловна, как и большинство русских женщин из аристократических семей, проявляла заботу о фронтовиках и об их семьях. Благодаря ее усилиям в Михайловском в годы Первой мировой войны открыт лазарет для излечения раненых. Она оказывала материальную помощь семействам крестьян и служащих, взятых на войну, солдатам на передовой, пленным русским солдатам, организуя передачу посылок с продовольствием и книгами.

В шереметевском архиве хранятся десятки писем к ней с фронта и из лагерей военнопленных с благодарностями, с просьбами. Так, она вела переписку с военным врачом Г. Смирновым, который до войны служил в Михайловском, попал в плен и находился в лагере военнопленных в Касселе. Он рассказывал в своих письмах о жизни в плену: «3/18 декабря 1915 года… Жизнь очень однообразная, больше в четы рех стенах, занятий почти никаких нет… Начал получать от своих знакомых книги для чтения,.. в чем мы, врачи и солдаты, ощущаем нужду… Привет графу Сергею Дмитриевичу». В следующем письме от 1 января 1916 года он благодарил графиню Екатерину Павловну за посылку с книгами: «…По прочтении, если вы позволите, передам… в солдатскую библиотеку». В письме от 16 мая он благодарил графиню от своего имени и от имени солдат за присылку 75 книг. Приходили письма с фронта. Солдат Федор Жорник благодарил за посылку и писал: «…Табак роздал товарищам, сам некурящий, шлют Вам низкий поклон… совсем нету новостей… Нам очень скучно, читать ни книг, ни газет нету, а нам интересно, что делается в России». Графиня выписала для него газету. Из действующей армии ей писал Федор Иванов, крестьянин из Михайловского: «…Вспомнили про Вас, про Ваше доброе сердце, и что Вы не оставите нас сидя в окопах… пришлите нам гармонь венскую на русский лад… и одну минутку найдем себе развлечение». Гармонь была послана. Иногда ее просили просто о письмах. Один военнопленный написал ей 16 августа 1916 года: «…Мою родину немцы забрали, и я теперь из дому писем не получаю… и я прошу Вас, ваше сиятельство Екатерина Павловна, пишите мне письма».

Граф Сергей Дмитриевич по-прежнему писал С.Ф. Платонову и в Кутаис дочери графине Марии Гудович, которую он особенно любил.

В декабре 1916 года, когда он получил орден Св. Владимира 1-й степени и по протоколу должен был лично благодарить императора, он писал дочери 20 декабря 1916 года: «…Придется мне на днях ехать в Царское, чтобы благодарить за ленту… Еду без всякого удовольствия».

30 января 1917 года в письме к Платонову он сообщал, что болен бронхитом и не выходит на улицу: «…Лишь успокоительный вид на покрытые инеем деревья сада отвлекают от ужасной злобы дня».

Граф Сергей Дмитриевич критически относился к действиям царя и его правительства, но отречение Николая II от престола он воспринял как национальную катастрофу.

2 марта 1917 года, после получения известия об отречении, он писал члену Государственного совета В.Н. Коковцеву: «Дорогой граф Владимир Николаевич! Головокружительная быстрота событий после долгого истинно признательного терпения задерганной и измученной России всеми предвиделась роковым течением преступных влияний! Исчезновение центрального лица довершает успех… Но совесть у многих чиста. Все усилия, все благородные порывы, все предупреждения оказались отринутыми. …Нами управляла „ненормальность“! …До чего же мы дойдем без поддержки лучших сил страны? То, что приходит в голову, – не хочется выговорить. Готов приветствовать все, касающееся блага и обновления страны, но возрождения „пугачевщины“ и перевес грубых вожделений приветствовать не могу».

В письме к дочери 3 марта 1917 года он писал еще более определенно: «…Я выразить не в силах переполняющие меня чувства в виду самоубийства русской государственности, ибо власть никто не вырывал, а только поднял с земли бессильно лежащую… Быстрота головокружительная и небывалая в подобных событиях вообще свидетельствует о силе накопившегося… негодования и жгучей обиды за преступное бездействие. …Теперь мы сидим, предоставленные полному произволу толпы и войска без дисциплины. Будем надеяться, что люди, поставившие своею задачею укрепление порядка (каковы бы они ни были), и если они искренни, но чтобы достигнуть его, им самим придется бороться с рабочею партиею и анархистами. И вот чем мы будем заниматься еще долгое время и в виду грозного врага! О войне теперь никто не говорит… Лично я себя от Государственного совета считаю свободным… Думаю прежде всего с мама уехать в Троицкую лавру… теперь остается церковь, пока еще не разрушенная и народом не покинутая».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Порыв ветра, или Звезда над Антибой
Порыв ветра, или Звезда над Антибой

Это повесть о недолгой жизни, творчестве и трагической смерти всемирно известного русского художника Никола де Сталя. Он родился в семье коменданта Петропавловской крепости в самом конце мирной эпохи и недолго гулял с няней в садике близ комендантского дома. Грянули война, революция, большевистский переворот. Семья пряталась в подполье, бежала в Польшу… Пяти лет от роду Никола стал круглым сиротой, жил у приемных родителей в Брюсселе, учился на художника, странствовал по Испании и Марокко. Он вырос высоким и красивым, но душевная рана страшного бегства вряд ли была излечима. По-настоящему писать он стал лишь в последние десять лет жизни, но оставил после себя около тысячи работ. В последние месяцы жизни он работал у моря, в Антибе, страдал от нелепой любви и в сорок с небольшим свел счеты с жизнью, бросившись с крыши на древние камни антибской мостовой.Одна из последних его картин была недавно продана на лондонском аукционе за восемь миллионов фунтов…

Борис Михайлович Носик

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Проза / Прочее / Современная проза / Изобразительное искусство, фотография
Безобразное барокко
Безобразное барокко

Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства.О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.

Евгений Викторович Жаринов

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Культура и искусство