Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события

28 октября 1917 года, на третий день после взятия Зимнего дворца в Петрограде, он сделал в своем дневнике такую запись: «…После этого мятежа газеты совсем не выходят, и все сбивчиво в обеих столицах. У меня чувство, что мятеж будет подавлен, но зло уже сделано. Возможно ли при таких условиях Учредительное собрание? Казачество хитрит. „Бритое лицо“ (Керенский. – А. К.) удрало под благовидным предлогом. Между дипломатами переполох… еще бы. Это положение (своя своих не познаша) не может держаться, а что дальше? Во все время завтрака слышали выстрелы пулеметов и ружей, иногда очень сильные и не далекие… Слухи противоречивы: не понятно, на чьей стороне успех. Есть раненые, которых провозили мимо нашего дома. …Слухи необычайные, будто бы прибыли Алексеев и Брусилов в Москву с целью составить новое правительство в Москве, отстраняя совсем Петроград. Что-то странно… Вестей с Фонтанки никаких». В те дни жили в основном слухами и надеждами на лучшее.

С миром граф Сергей Дмитриевич общался теперь через письма. Иногда до него доходили достоверные сведения о судьбах друзей и знакомых. Так, обитатели дома на Воздвиженке с оказией получили письмо от великой княгини Ксении Александровны из ее крымского имения Ай-Тодор, написанное 7 октября 1917 года. Она сообщала о пошатнувшемся здоровье своей матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и о жизни той части императорской семьи, которая оказалась запертой в Крыму, и что они изредка получают письма от сосланного в Сибирь Николая II.

Он продолжал переписку с академиком Сергеем Федоровичем Платоновым. В письме от 6 декабря 1917 года, когда стало ясно, что большевики окончательно взяли власть, Сергей Дмитриевич оценил момент как «государственный тупик». Его очень мучила мысль об ответственности правящего класса и интеллигенции за свершившийся переворот. 11 декабря 1917 года, отвечая на письмо Платонова, он писал: «…Вы говорите о разрыве здоровой интеллигенции с массами одичавшего народа. Но я не могу присоединиться к тем, которые в нем вполне изверились. Вина на тех, кто их развратил или же не умел с ними говорить и их к себе привязать. Ну а теперь нужно посторониться и дать пройти стихийному движению, оставаясь не запятнанным и веря в грядущее… „Мужи кровей“ всегда кончали у нас гибелью, а люди, сильные духом, побеждали». Январские письма 1918 года свидетельствует о его крайней усталости и о душевных муках: «…Мне …в жизни пришлось много бороться, но теперь я не мог бы выдержать какую-либо борьбу… меня более всего волнует та неопределенность, в которой живем и к которой привыкнуть не могу, но по свойствам своей натуры междуусобная война меня отравляет, и я счастлив, когда сон отнимает у меня время». 11 апреля 1918 года он делился с Платоновым планами на ближайшее время: «…Летом …хотелось бы пожить в Остафьеве, тем более что в этом году минет 50-летие моего брака». Однако поехать в Остафьево ему не удалось. Болезнь прогрессировала, появилась угроза гангрены ноги. Началось преследо вание членов семьи со стороны властей.

В отделе письменных источников Государственного исторического музея сохранилось два письма графа С.Д. Шереметева к князю Николаю Сергеевичу Щербатову, управляющему Историческим музеем. 29 июля 1918 года он писал: «Многоуважаемый князь Николай Сергеевич! Дай Бог, чтобы скорее разрешился вопрос с Сашей Гудовичем, попавшим в ловушку за свою корректность. Опасаюсь ухудшения в его положении в связи с наступлением с Востока. У меня к Вам несвоевременная просьба. Нельзя ли приобрести Историю России Вашего предка, изданную Вашим братом? Очень одолжите. Извиняюсь, что по ошибке написал на конверте. Старость не радость. Вам искренно преданный С. Шереметев. P.S. Какие дни переживаем и с какими разбойниками имеем дело. Дай Бог пережить такое испытание нашей Родине. Напряженно слежу за военными действиями, за междуусобной войной». Это письмо свидетельствует, что до последних недель своей жизни он стремился противостоять хаосу и обрести душевное равновесие, углубляясь в свою любимую историю России.

Ольга Геннадьевна Шереметева, жена Бориса Борисовича Шереметева, двоюродного брата и близкого друга графа Сергея Дмитриевича, записала в своем дневнике: «…10 ноября 1918 года, вечером… приехали несколько автомобилей с чекистами, Петерс во главе. Ворота заперли и произвели обыск. Увезли всю переписку Сергея, все золотые вещи, дневники… Приехали, видимо, …арестовать Сергея, но он так плох, что уже несколько недель лежит в постели (у него гангрена ног) …Положение Сергея настолько серьезно, что его не арестовали. Зато увезли Павла, Бориса, Сергея, Гудовича, Сабуровых (три сына графа С.Д. Шереметева, его зять и другой зять с сыновьями. – А. К.)… Солдаты и Петерс держали себя крайне вызывающе».