Читаем Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события полностью

В городе начались беспорядки. В том же письме он писал о том, как семья переживает эту ситуацию: «…Наши вечерние сидения в Желтой гостиной продолжаются, опасность расстрела нашего дома, кажется, миновала, то, что искали мятежники, нашли не у нас, а в соседних домах и даже в Институте. По непонятному распоряжению кого-то по чердакам, в особенности в угловых домах, были расставлены пулеметы, а при них чины полиции, стрелявшие неведомо куда и в кого. Я думаю, лишь для возбуждения панического беспокойства, на которое много склонных людей, но со вчерашнего дня воцарилась относительная тишина».

Среди потомков графа передается предание об одном инциденте, произошедшем в Фонтанном доме в те неспокойные дни. Туда явились солдаты и потребовали предъявить и сдать оружие, тогда Сергей Дмитриевич привел их в Оружейный кабинет и поинтересовался: «Вам какого века?»

Отрекся от престола и брат царя великий князь Михаил Александрович. Сергей Дмитриевич писал дочери, что он приезжал в Фонтанный дом, но нет сведений о том, что они говорили друг другу, на что уповали. Михаил верил в Учредительное собрание, которое должно решить судьбы России. Но верил ли в это граф Шереметев?

6 марта Государственный совет принес присягу Временному правительству. В письме к дочери Сергей Дмитриевич объяснял, что эта мера была вынужденная: «…Мы все примкнули к новому правительству лишь потому, что видим в нем охрану порядка. Мне больно думать, что раздоры внутри могут отвлечь от главного врага, который уже потеснил нас». Продолжалась война с Германией.

9 марта 1917 года он сообщал: «В газетах много гнусного и подлого, заставляющего присоединиться к убеждению твоего деда князя Павла Петровича Вяземского „Человечество – подлец!“ …Я не получил никакого вида, выясняющего мою личность, и воздерживаюсь выходить на улицу… В доме устроена стража из милиции для охраны от насилия».

14 марта 1917 года: «…Сидим в Желтом кабинете… в своем соку… с переходом от заносчивости к страху паническому и безрассудному».

На следующий день, 15 марта 1917 года: «…Вчера я был на заседании Археографической комиссии, где князья науки бесстрастно, хотя и вдумчиво, продолжают свои занятия».

27 марта 1917 года он сообщал дочери о планах на ближайшее время: «…Теперь уже недалеко то время, когда мы покинем этот преступный Петроград… теперь поезда ходят и нет прежней давки, а места в международном вагоне нами заняты два месяца назад».

Как всегда, в Фонтанном доме торжественно праздновали Пасху. 1 апреля 1918 года он писал Марье: «Вчера была обычная вечерняя служба Великого пятка. Плащаницу носили Павел, Борис Вяземский, Борис Шереметев Кавказский (двоюродный племянник графа, сын Сергея Алексеевича Шереметева. – А. К.), Борис и Николай Петровичи, Алек Сабуров и толстый Ребиндер, недавний вдовец, очень трогательный и любящий наш храм». В письме, написанном 4 апреля, он перечисляет всех, кто был в Фонтанном доме при разговлении: «…все Сабуровы, Гадон, Дилька Вяземская с мужем, чета Васильчиковых, Жемчужниковы, Лопарев, Свечников, Василий Васильевич Булыгин, Маня Шереметева с дочкой Сашенькой».

9 апреля 1917 года Сергей Дмитриевич и Екатерина Павловна отправился в Москву, вслед за ними уехали и другие члены большого семейства. Они покидали свое родовое гнездо, как оказалось, навсегда.

«Я умираю с глубокой верой в Россию. Она возродится». Москва. 1917 – 1918 годы

Граф С.Д. Шереметев и члены его семьи постепенно собрались в доме на Воздвиженке. «…На Воздвиженке я живу как всегда в верхнем этаже, окнами во двор. Мама в другой такой же комнате», – писал он дочери графине Марии Гудович в Кутаис 12 апреля. К концу весны 1917 года все дети графа Сергея Дмитриевича со своими семьями собралась в Кусково. В письмах к дочери он рассказывал, кого, где предполагается разместить: «…Сабуровы в Итальянском доме, Дмитрий – в Оранжерейном, семья Василия Борисовича (двоюродного брата. – А. К.) – в Кухонном, тетя Анна (двоюродная сестра. – А. К.) в Швейцарском, а вам с нами – в главном доме». В конце мая он предполагал поехать в Михайловское, поскольку на 28 мая намечалась установка надгробия над могилой сына, графа Петра Сергеевича.


Дом графов Шереметевых в Москве на Воздвиженке


Октябрьский переворот граф Сергей Дмитриевич встретил в Москве. Он болел – еще в апреле 1917 года в Петрограде получил травму ноги при посещении подворья Троице-Сергиевой лавры на набережной Фонтанки, недалеко от дома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Порыв ветра, или Звезда над Антибой
Порыв ветра, или Звезда над Антибой

Это повесть о недолгой жизни, творчестве и трагической смерти всемирно известного русского художника Никола де Сталя. Он родился в семье коменданта Петропавловской крепости в самом конце мирной эпохи и недолго гулял с няней в садике близ комендантского дома. Грянули война, революция, большевистский переворот. Семья пряталась в подполье, бежала в Польшу… Пяти лет от роду Никола стал круглым сиротой, жил у приемных родителей в Брюсселе, учился на художника, странствовал по Испании и Марокко. Он вырос высоким и красивым, но душевная рана страшного бегства вряд ли была излечима. По-настоящему писать он стал лишь в последние десять лет жизни, но оставил после себя около тысячи работ. В последние месяцы жизни он работал у моря, в Антибе, страдал от нелепой любви и в сорок с небольшим свел счеты с жизнью, бросившись с крыши на древние камни антибской мостовой.Одна из последних его картин была недавно продана на лондонском аукционе за восемь миллионов фунтов…

Борис Михайлович Носик

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Проза / Прочее / Современная проза / Изобразительное искусство, фотография
Безобразное барокко
Безобразное барокко

Как барокко может быть безобразным? Мы помним прекрасную музыку Вивальди и Баха. Разве она безобразна? А дворцы Растрелли? Какое же в них можно найти безобразие? А скульптуры Бернини? А картины Караваджо, величайшего итальянского художника эпохи барокко? Картины Рубенса, которые считаются одними из самых дорогих в истории живописи? Разве они безобразны? Так было не всегда. Еще меньше ста лет назад само понятие «барокко» было даже не стилем, а всего лишь пренебрежительной оценкой и показателем дурновкусия – отрицательной кличкой «непонятного» искусства.О том, как безобразное стало прекрасным, как развивался стиль барокко и какое влияние он оказал на мировое искусство, и расскажет новая книга Евгения Викторовича Жаринова, открывающая цикл подробных исследований разных эпох и стилей.

Евгений Викторович Жаринов

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Культура и искусство