Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий

Юлия Николаевна оказала пушкинистам огромную услугу, приняв единственно верное тогда решение (её супруг Григорий Пушкин, бывший царский полковник, мобилизованный на Гражданскую и ставший красным командиром, сражался на деникинском фронте) – доставить дневник поэта в столицу. Летом того же 1919-го она совершила весьма рискованное по тем временам путешествие: из Лопасни в Москву. Приложив к животу толстенную книгу, зашитую в холст и спрятав её под платьем, она лихо, по примеру баб-«мешочниц», вскарабкалась на крышу «товарняка». «Барыня, беременная, а туда же лезешь!» – шикали на неё со всех сторон. Пушкинский дневник Юлия Николаевна благополучно довезла до Москвы и передала с рук на руки хранителю Рукописного отдела Румянцевского музея Георгиевскому. А на вырученные «керенки» куплены для голодных ребятишек крупа и картошка: ей приходилось вновь одной заботиться о пятерых сыновьях.

И если дневник № 2 столь приключенческим образом стал достоянием публики, то, возможно, другой неведомый дневник отца Александру Александровичу удалось всё же скрыть. И только после смерти старого генерала владелицей дневника оказалась его младшая дочь, вступившая со всеми братьями и сёстрами в равные права наследования. Поразительно, но протокол заседания Московского окружного суда (июль 1915 года), в коем шла речь о разделе имущества умершего генерала от кавалерии Александра Пушкина между его наследниками, уцелел и хранится ныне в столичном архиве.

Жизнь, как всегда, внесла свои коррективы, ведь в последние годы жизни старого генерала лишь Елена, младшая дочь, была рядом с отцом, и семейные реликвии, не признанные судом ценным имуществом покойного, достались именно ей. Позднее она признавалась, что прежде, в отцовском доме, держала в руках заветный дневник деда, заключённый в потёртый сафьяновый переплёт, листала его страницы, но так и не смогла прочитать текст из-за неразборчивости почерка. И вновь возникает вопрос: о каком дневнике вспоминала внучка поэта – об известном или неведомом?!

Поистине бесценным видится ныне интервью Александра Александровича-младшего, напечатанное в популярной тогда газете «Утро России» 29 января 1912-го: «Вчера внук покойного поэта А.С. Пушкина, состоящий гласным губернского земского собрания, Бронницкий предводитель дворянства А.А. Пушкин заявил сотруднику нашей газеты, что у его отца, почётного опекуна А.А. Пушкина, имеется нигде ещё не опубликованный дневник поэта. Кроме того, внуком поэта найден в старинном портфеле пакет с собственноручными записями поэта русских поговорок и пословиц».

Значит, и Александр Александрович-младший, единокровный брат Елены, держал в руках, перелистывал (а быть может, и читал?) таинственный дневник своего деда. Сколь важное и… забытое ныне свидетельство!

Не забудем, Гофман был командирован в Париж, дабы содействовать возвращению в советскую Россию пушкинской коллекции Онегина. Ведь ранее, в царствование Николая II, согласована была с собирателем договорённость о передаче им всех раритетов в имперский Петербург.

Тому предшествовало немало усилий, и не только материального характера. Граф Сергей Дмитриевич Шереметев передал необычный разговор, что вёлся в дворцовом кабинете императора в декабре 1907-го: «Начал (Государь) рассказывать обстоятельно и пространно, начав с вопроса: «Не знаете ли Вы проживающего в Париже Онегина?» Я ответил, что слыхал о нём, но лично не знаю. Тогда он стал рассказывать, как будучи в Париже Коковцов узнал о коллекциях пушкинских, собранных Онегиным, и начал с ним переговоры, известив Государя, которые закончились завещанием Онегина весь свой архив передать в будущий музей имени А.С. Пушкина в Петербург».

Александр Александрович-младший Пушкин (слева), видевший неизвестный дневник своего деда. Бронницы. 1914 г.

Из архива Татьяны Гончаровой-Новицкой.

Публикуется впервые

В те годы граф Владимир Николаевич Коковцов – министр финансов России. Именно он, выпускник Императорского Александровского лицея, понимая особую ценность парижской коллекции, рекомендовал Николаю II приобрести её. Позже, в эмиграции, граф Коковцов вспоминал: «Всё дело перехода Музея в руки Академии наук и охраны его от случайностей и забвения принадлежит исключительно Государю. Нужно было быть докладчиком его по этому делу, чтобы видеть с какой любовью ко всему, что было связано с именем Пушкина и его современников, и с каким неподдельным удовольствием сказал он мне по поводу утверждённого им соглашения Академии наук с А.Ф. Онегиным: «Хорошее русское дело мы сделали с Вами».

Увы, почти забытая пушкинистами деятельная любовь царя-страстотерпца к русскому гению…