Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий

Яркий облик отца Владимира, его природный аристократизм запечатлелся в памяти былых соузников: «Изящный, с небольшой красивой остриженной бородкой… Он был так воздушно-светел, так легко-добр, что казался воплощением безгрешной чистоты, которую ничто не может запятнать».

В ноябре 1928-го власти, вдруг смилостивившись, смягчили наказание и отправили Владимира Константиновича в глухую деревеньку, затерянную в таёжных сибирских просторах.

После освобождения, вернувшись из ссылки, отец Владимир служил настоятелем кафедрального Михайло-Архангельского собора в Новгороде. Запомнился прихожанам как «бодрый и необыкновенно сильный духом» пастырь. «Живёт, – говорили они, – как подвижник, святой Божий человек, забывая о себе и своей плоти исключительно для ближнего своего и для любви к страждущим». Дивились, видя столь несгибаемую силу духа в слабом и измождённом болезнями теле.

В начале декабре 1937-го грянул новый арест: отца Владимира обвинили в участии некоей антисоветской группы с весьма странным, витиеватым, даже фантастическим названием.

Владимир Константинович виновным себя не признал, но отказ арестанта не мог изменить фатальный приговор пресловутой «тройки»: на исходе того же страшного в недавней истории года священника расстреляли.

Кадры старой кинохроники запечатлели проводы старого, 1937-го. А начинался фильм с памятных дат уходящего года, и первое, о чём поведал диктор, о печальном юбилее: «Ровно сто лет, как смертоносной пулей был ранен Пушкин». А далее он энергично рапортует: о покорении большевиками Северного полюса, об открытии на Всемирной выставке в Париже советского павильона, о легендарном перелёте Чкалова из Москвы через полярные льды в Северную Америку, о параде на Красной площади в честь двадцатилетия Октябрьской революции (на трибуне Мавзолее мелькает зловещая фигура Николая Ежова) и о другом славном юбилее – «боевом пути» ОГПУ-НКВД.

Звучит жизнеутверждающая песня о радостной жизни в советской стране, о том, что «завтра будет веселей»! «Вот какой, товарищи, славный год мы прожили!» – бодро заключает хорошо поставленный голос за кадром.

Многим и очень многим неповинным советским людям тот год, памятный не только нерадостным пушкинским юбилеем и великими достижениями, но и разгулом репрессий, прожить не довелось… Известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Евангельское откровение есть истина.

…Минут годы, и на Архиерейском соборе Русской православной церкви, что пройдёт в Москве в августе 2000 года, отец Владимир будет причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских. Тем же августовским днём канонизированы и страстотерпцы Романовы, память коих стала священной для Владимира Лозина-Лозинского.

От его возвышенной и страдальческой жизни осталась поэтическая исповедь:

Вас поведут по тем местам,
Где притаился нежный шорох,
Где дум невыплаканных ворох
Всё говорит о чём-то вам…

Отец Владимир владел несколькими европейскими языками, писал стихи. Иногда на французском. Быть может, невольно подражая юному лицеисту Александру Пушкину. Ему радостно было сознавать, что увидел он Божий свет в один день с русским гением – 26 мая. Только спустя более чем полувека.

Пётр Петрович Вейнер (1879–1931). Издатель, краевед, меценат и коллекционер.

Выпускник Императорского Александровского лицея 1898 года. В годы Русско-японской войны организовывал эвакуацию раненых солдат и офицеров под эгидой Красного Креста.

Был издателем и редактором журнала «Старые годы», снискавшего необычайную популярность среди читателей. Заслуги его перед отечественной культурой не остались незамеченными: Императорская Академия наук в марте 1911-го наградила Петра Вейнера золотой Пушкинской медалью.

Следующий год также был знаменательным в биографии искусствоведа: Пётр Вейнер стал числиться действительным членом Академии художеств.

Даже в годы Первой мировой Пётр Петрович не прекращал издание своего уникального журнала, а на вырученные средства основал лазарет и реабилитационные «курсы для увечных воинов».

Но, пожалуй, своей жизненной миссией считал он создание «Музея старого Петербурга», любимого детища, явленного на свет в конце 1907 года. Из личной коллекции Пётр Вейнер передал музею редкостное богатство: рисунки и чертежи самого Джакомо Кваренги, исторические альбомы и литографии, старинные карты предместий двух российских столиц, множество бесценных раритетов.

«Музей старого Петербурга» после октября семнадцатого ещё жил своей музейной жизнью: двери его были открыты для посетителей. А вот его директора время от времени препровождали в зловещий дом на Шпалерной. Но всякий раз музейщику везло: Пётр Вейнер за недоказанностью обвинений обретал свободу. Пока в 1925-м не был привлечён по «Делу лицеистов» и отправлен в ссылку на Урал. За него хлопотали друзья, и через четыре года он вновь вернулся в любимый город. Стал жить весьма скромно, вместе со старушкой-матерью.