Вспомним, что и сам Пушкин (в таком же возрасте!) чуть было не отправился на Соловки или в Сибирь: за опального поэта (в вину ему вменялись дерзкие вольнолюбивые стихи) вступились тогда Жуковский и мягкосердечная императрица Елизавета Алексеевна. Двадцатилетний поэт отделался лишь ссылкой в Бессарабию. В тридцатых годах ХХ века её, бесспорно, сочли бы поездкой на курорт!
«Вообще советский лагерь, – это неописуемое чудовищное злодеяние, которое со временем дошло до предела всего человеческого, а в те годы только начинало свою бурную деятельность, – Наталия Мезенцова знала о том не понаслышке. – Когда брат находился в заключении, пыток ещё не было, слава Богу. Дело Саши и его товарищей следователи считали несерьёзным, выдуманным, у брата было всего два допроса, довольно бессмысленных. Но бесчеловечное обращение изматывало людей. Голодные, измученные, в любой мороз шли на работу, на лесозаготовки. Шли в темноте рано утром, друг за другом, по тропинке, среди снега, и на ходу спали, и вдруг, наткнувшись на идущего впереди, просыпались!»
Наталия Сергеевна приводит перечень этапов брата за 1930–1931 годы, будто перелистывает грустные страницы его «лагерной» биографии.
«1. Кемь, Петровский Ям»
Ныне посёлка с таким названием в Карелии нет. Петровский Ям находился на правом берегу реки Выг, при впадении в Выгозеро, – здесь-то и образовалось поселение сплавщиков леса Белбалтлага. За заковыристой аббревиатурой значилось – Беломорско-Балтийский исправительно-трудовой лагерь. И «вырос» он для строительства одноимённого канала на базе недоброй славы Соловецкого лагеря.
Негласная лагерная столица находилась неподалёку, на станции Медвежья Гора, ныне – город Медвежьегорск. Именно туда в августе 1938-го поступил зловещий приказ наркома внутренних дел СССР Николая Ежова: «Петрозаводск НКВД Тенисону, Медвежья Гора Белбалтлаг НКВД Чунтонову, Астрову. Приказываю:
С 10 августа сего года начать и в двухмесячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных антисоветских элементов… ведущих в лагерях активную антисоветскую подрывную работу. Репрессии подлежат также и уголовные элементы, содержащиеся в лагерях и ведущие там преступную деятельность.
Все перечисленные выше контингенты, после рассмотрения их дел на тройках, подлежат расстрелу.
Вам утверждается лимит подлежащих репрессированию по Белбалтлагу 800 (восемьсот) человек».
Тогда за два месяца (без допросов и очных ставок, без каких-либо доказательств!) на острове Горелый на Выгозере и в Медвежьегорске расстреляли более тысячи заключённых. Спущенный сверху «план» был успешно «перевыполнен»… Видимо, палачей не смутило, что несколько «переусердствовали», превысили «лимит», ну да ведь в Белбалтлаге не было недостатка в заключённых. Так, в декабре 1932-го в нём числилось 107 900 узников, большинство из коих рыли канал, остальные – валили карельский лес.
Позднее, в Финскую войну, или Зимнюю войну, как окрестили её финны, в Петровском Яме разыгралась другая трагедия: финские диверсанты сожгли советский военно-полевой госпиталь, а вмести с ним и его пациентов – раненых солдат и офицеров – и весь медперсонал – врачей и медсестёр.
Поистине проклятое место…
Но все те несчастья случатся после, не при жизни бывшего студента Александра Мезенцова. Он пробыл в Петровском Яме недолго и уже в декабре 1930-го переведён был на Попов остров.
«2. Попов остров, Медвежья гора».
Именно здесь, на Поповом острове, находился пересыльный пункт Соловецкого лагеря. Уже одно название острова вселяло чувство страха, ведь он лежал на пути всех, кто должен был отбывать наказание в Соловецком лагере особого назначения. Поистине, СЛОН, так сокращенно именовался лагерь, «перемолол», раздавил чудовищными «ногами» не одну тысячу своих жертв. Через Попов остров заключённые переправлялись на Соловки. Вот его роль, как трактовалась она «вершителями судеб»: «Кемский пересыльный пункт… в виду некоторых особенностей своей работы, кроме общих задач, организует и ведет приём прибывающих в УСЛОН заключённых, их регистрацию, распределение по другим отделениям… отправку из лагеря заключённых, хозяйственное и санитарное обслуживание их во время пребывания в Пункте».
Как бюрократически гладко и выверенно, как безобидно читается всё на бумаге!
Прочертила судьба Александру Мезенцову прямой путь от ласкового Лазурного Берега Средиземноморья до скалистых берегов студёного Белого моря; от солнечных Канн и Ниццы, от столичных Москвы и Петербурга до северного Попова острова, с бараками вдоль дощатых лагерных улиц и с одной из них, главной, горько именованной «Невским проспектом».