Три времени года в бутылочном стекле

Шампанское кончилось, но все ее нутро требовало добавки. Это чувство трудно было передать, как будто кто-то остановил праздник на самой высокой ноте, будто прыгнув, танцор завис в воздухе, и не хватает крупицы силы, чтобы завершить прыжок, будто изнутри все горит огнем и выворачивается наружу. Ада ожесточенно начала открывать все шкафчики на кухне, думая про то, что нужно будет обязательно попробовать про это все написать, и сама себе похихикивала. Наконец, искомый продукт нашелся – старый тетрапак с остатками самого дешевого кислющего вина, на котором она тушила мясо в последний в прошлом году праздничный ужин с Денисом. Ада счастливо вылила его в бокал.

Вино окончательно ее добило. Настроение резко ухнуло вниз, комната завертелась и стекла серой краской на стол. По столу размазалась Ада. С потолка пел Сукачев про «только ночь, ночь, ночь». Ада разрыдалась. Ей не нужно было заходить в тот автобус, не нужно было пялиться на пальто, не нужно было никого слушать. Не нужно было работать в газете «Четверг» и, тем более, есть котлеты из котят в столовой. Ничего этого не нужно было, и она могла бы сейчас быть свободной.

– И, над Яузой летя, звонко свистнув, что есть мочи, пронесусь дугой шутя, в черной ночи, между прочим! – ей казалось, что она кричала, но на деле получался только шепот. Кричало что-то внутри нее, а она чувствовала, что отключается.

Еще нужно было покончив с собой, уничтожить весь мир, но Ада уснула.

Следующий день был ужасен. Она проснулась за столом где-то в пять утра, хотя вряд ли глагол «проснулась» был для этого действа подходящим, выпила аспирин с анальгином и легла на диван, проспав еще пару часов. В одиннадцать, когда она добралась до работы, собрав себя дома по кускам, все вокруг уже стало распадаться на слои, как старое подсолнечное масло. Звуки доносились откуда угодно – снизу, сверху, но только не от их прямого источника, люди казались картинками, нарисованными детской корявой рукой, Ада на автомате с кем-то здоровалась, перебирала какие-то папки и документы, не разбирая слов, и старалась не делать резких движений, чтобы колокол в голове не начал звонить. Добрый Хвост, приехавший на работу на машине, а не на автобусе, принес ей минеральной воды, но вода не помогала, помочь могло только время и завтрашний день, который, казалось, не наступит никогда.

В пять вечера она заглянула в кабинет к Танечке предупредить, что уже закончила на сегодня и уходит. Та с задумчивым видом сидела за столом с выключенным компьютером и жестом попросила Аду зайти.

– Мартовский номер будет последним, – сказала Корестелева, – я закрываю журнал.

– Как это? – от неожиданности Ада плюхнулась на стул и даже забыла про головную боль.

– Как-то не склеилось все, как нужно, – грустно улыбнулась та, – но, будет даже символично – женский праздник, последний выпуск, такая яркая финальная точка.

– И что дальше?

– Дальше? Дальше надо двигаться дальше. Вы – в свою сторону, я – в свою. Мне предложили поработать в Сочи…

– В Сочи?! – Ада спросила таким голосом, словно речь шла не о южном городке, а о каком-то суровом, холодном пристанище. – А здесь как же?..

– Знаешь, у меня дурные предчувствия на этот год, – произнесла Танечка фразу, от которой Аду за последний месяц уже начинало трясти, – а здесь… Не подружилась я с Омском, хоть и долго здесь уже живу. Сама-то я из Кемерово.

– А что, в Кемерово лучше?

«Я такая» мягко улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Нет, не лучше. Я, вообще, люблю, когда тепло. Мне бы родиться как раз на юге. А тут еще и зимняя Олимпиада… Я думаю, будет интересный проект!

«Проект у нее интересный будет!» – злобно думала Ада, застегивая пуховик. Позвонил Кирилл, предложил подвезти до дома, и она попыталась отказаться, понимая, что перегар при близком контакте выдаст ее с головой.

– Да я уже подъехал, если честно, – смущенно признался брат, – выходи, давай.

Но сначала они, конечно, заехали в «Примадент». Брат стойко молчал всю дорогу, изредка поглядывая, как она агрессивно жует мятную жвачку, но, уже припарковавшись, сдался:

– Адель… – нерешительно начал он, пряча глаза.

– Молчи, – остановила его Ада, – Кир, молчи, ладно? Иначе я закричу.

Кирилл тяжело вздохнул, но промолчал.

В «Примаденте» Ада снова было уставилась на плакат с зубной пастой, когда на них с братом с разбегу налетела Юля.

– Как жить на свете хорошо, братцы и сестрицы! – засмеялась она, вклинившись между ними и приобняв каждого за плечи. Юля была в расстегнутой куртке, свежая, румяная с мороза, от нее пахло пряным парфюмом и свежим хлебом. – А я сегодня утром только вернулась с отпуска, отоспалась, на работу – послезавтра, а я что-то так по всем заскучала, и решила заскочить, попроведовать, сувенирчики отдать! Тебе, Кирка, я такой шарф из Парижа классный привезла, ты просто упадешь…

– Ну, как тебе Европа? – нарочито весело спросил Кирилл, пока Юля наматывала ему на шею пушистый шарф в дичайшую ярко-красную клетку. – Слушай, ну я теперь просто француз какой-то…

Юля радостно загоготала и на эмоциях хорошенько приложила своей ручищей Аду по плечу.