Три встречи в Париже

Последнее время идея связать свою жизнь с французом уже не казалась мне такой привлекательной, как раньше. Я бы даже сказала, что эта идея полностью ушла в прошлое… если б не познакомилась с Жан-Батистом. Удивительно, насколько хорошо мы понимали друг друга! Он разделял мои взгляды на многие вещи, любил те же фильмы и те же книги, что нравились мне… Конечно, мы говорили в основном не о русских авторах, а об англоязычных, но имена Достоевского и Толстого моему другу тоже были известны. Вообще, одним из качеств, сразу расположивших меня к Жан-Батисту, стала его образованность: о России он знал на порядок больше, чем те французы, с кем я встречалась, мог поддержать разговор хоть о физике, хоть об истории, да и писал исключительно грамотно: если письма моих прежних «кавалеров» нередко были составлены кое-как, без диакретических знаков[11], с жаргонными выражениями, то Жан-Батист был всегда очень литературен. Его письма читались легко и приятно, без словаря. Он не был слащавым, не рассыпался глупыми комплиментами, как Адам, не подсовывал мне своих сочинений, чтобы польстить, как Фабьен, не строил из себя экскурсовода или учителя, как Антошка. Жан-Батист с самого начала стал моим другом — таким другом, с которым можно говорить о чем угодно. Несмотря на все мои знания о различиях национальных характеров, чужом менталитете, стереотипах и предрассудках, между нами появилось настоящее духовное родство. И знаете что? Как ни банально это звучит, но мне показалось, будто я знаю этого парня всю жизнь.

Мы переписывались о разном, но одна тема поднималась практически в каждом письме — фотография. Мою Жан-Батист давно видел, а вот свою предоставить отказывался. Он то игнорировал мои просьбы, то отнекивался под разными предлогами, то обещал прислать позже. В конце концов я заподозрила, что общаюсь либо с девчонкой, либо с уродом, либо с каким-нибудь марсианином. В субботу, зайдя в интернет-кафе, я прямо высказала Жан-Батисту свои опасения. А в воскресенье, когда снова оказалась в Сети, с радостью и волнением увидела на его письме значок скрепки — заветный файл.

Я так и не поняла, почему Жан-Батист так долго отказывался показать мне свое лицо. Лицо это было приятным и симпатичным: карие глаза, каштановые, немного вьющиеся волосы, родинка между губами и подбородком. На вид моему другу было не шестнадцать, как он сказал, а все восемнадцать, а то и двадцать. Впрочем, это мне понравилось — кто же откажется от взрослого парня! Не выдержав, я погладила нарисованное на мониторе лицо. В этот момент за спиной раздался голос Карины:

— А, вот ты где! Мы уже обыскались! Давай-ка, вставай! Скоро вылет, а мне надо, чтобы кто-нибудь помог нести сумки.

— Иду, — буркнула я, выходя из почтового ящика, чтобы какой-нибудь посетитель этого пункта доступа в аэропорту не надумал воспользоваться моей учетной записью.

— Надеюсь, что ты сильная. Мои покупки очень много весят… Ну, быстрее! Вечно ждать кого-то надо!

Глава 10 Снова дома

Пару дней спустя после моего возвращения мы с Настей снова сидели в нашем любимом фастфуде. Я вонзила зубы в пухлый сэндвич и застонала от удовольствия.

— Отъедаюсь, — пояснила я подруге, заметив ее удивленный взгляд.

— Неужели хозяйка и правда так плохо кормила вас?

— Да вообще! Не кормежка, а одна только ее видимость! Сначала было более-менее, а потом запасы стали кончаться, но новых не покупалось. Как-то раз пришлось позавтракать сухими кукурузными хлопьями.

— Без молока, что ль?

— Ага! Доминик нам показала в первый день, где молоко стоит. Но оно же не бесконечное. Там коробки три было — ну что это такое на четверых? В конце второй недели она наконец увидела, что молоко кончилось, и удивленно так говорит: «Вы что, его пьете, что ли?» Оказывается, его надо было только для цвета в чай добавлять! Представляешь, какая жадность?! А мы потом зашли в ближайший магазин, так там это молоко стоит пятьдесят копеек… в смысле, евроцентов. Самое дешевое из всех.

— Хм… — сказала Настя. На ее лице читалось недоверие. — Так что же, поездка не удалась?

— Знаешь, когда я писала тебе второе письмо, то так и считала. Но потом… Мне кажется, я увидела настоящий Париж. Не тот рекламный, о котором я мечтала, а живой. Париж не гламурный и не шикарный. За всем этим, наверно, на Рублевку надо ехать. А Париж знаешь какой? Он уютный. Он для людей…

— В смысле — для людей?

— Ну вот Москва — она город для денег. Петербург — для фасада, для вида, для красоты. Еще у нас много городов для заводов, для производства. А Париж, он очень человечный. Для людей. Для пешеходов. Нету там «ничейного пространства», нету «улицы», холодной и опасной, куда надо собираться специально. Там все обжито. Там все… с душой, что ли!

— А у нас — без души?