Три заложника

Как раз в эту минуту по Лэнэм-плейс пронесся легкий ветерок, и я подумал, что многое бы отдал за то, чтобы иметь возможность принять это предложение. Потом мысли мои вернулись к делу, за которое я взялся, и в результате к тому времени, когда мы добрались до клуба, настроение у меня успело напрочь испортиться. К тому же попасть внутрь оказалось сложнее, чем в Ватикан. Лишь долгими увещеваниями и щедрыми чаевыми Арчи удалось убедить швейцара, что мы с ним имеем достаточно запятнанную репутацию, чтобы нас можно было впустить.

Наконец мы оказались в ярко освещенном зале, декорированном в китайском стиле. Около двадцати пар двигались на паркетной площадке, еще столько же сидели со своими бокалами за маленькими столиками. Заплатив по пять шиллингов за выпивку, мы отыскали свободные места, уселись и уставились на танцоров. И почти сразу мне почудилось, что все это действо припахивает чем-то кладбищенским. Джаз завывал и громыхал какую-то варварскую мелодию, а на паркете двигались марионетки с постными лицами. В их па не было ни веселья, ни куража – одно лишь унылое совершенство. Партнеры-профессионалы – поджарые молодые люди с кроличьими головами и блестящими волосами, зализанными назад и за уши, прижимали к груди женщин всевозможных размеров и форм. Несмотря на это, всех их объединяла общая черта: безжизненные глаза и неподвижная маска на лице. Вся эта макабрическая процессия двигалась под синкопированные африканские ритмы подобно машинам. Может, кому-то это и покажется восхитительным, но я не любитель подобных развлечений.

– Я долго не выдержу, – шепнул я Арчи.

– Да, оркестр посредственный, но я приметил пару отличных танцоров. Только взгляни на ту девушку в зеленом платье, которая танцует с еврейским юношей!

Я взглянул и увидел стройную девушку, совсем молодую. Ее можно было бы назвать красивой, если б не обилие макияжа и нелепо взбитая прическа. Несмотря на свои скудные познания, я сразу понял, что она настоящий мастер, ибо на каждое ее движение было приятно смотреть, и даже рваный, дребезжащий регтайм она превращала в поэзию. Однако лицо ее меня поразило – оно было слепым, если вы понимаете, о чем я. То есть, лишенным даже тени выражения. Египетская мумия в сравнении с ней выглядела бы деревенской хохотушкой. Я невольно подумал: что же должна была пережить эта несчастная душа, чтобы обрести такой взгляд?

Я перевел глаза – и передо мной возникла фигура, которая показалась мне знакомой. Тем не менее, я едва узнал в ней Оделла, дворецкого Медины, в великолепном вечернем костюме с белоснежным жилетом и алмазными запонками в твердых накрахмаленных манжетах сорочки. Сейчас, вне службы, в нем безошибочно угадывался кулачный боец. Я видел таких, как он, в окраинных пабах, где проводились бои. Меня он не замечал, потому что тоже пристально следил за девушкой в зеленом.

– Ты знаешь, кто она? – спросил я Арчи.

– Какая-то профессионалка. Черт, она блестяще танцует, но у бедняжки такой вид, будто ей жизнь не в радость. Любопытно было бы с ней поговорить.

Тут музыка оборвалась. Оделл подал знак танцовщице, и та покорно, как собачонка, направилась к нему. Он сказал что-то стоявшему рядом с ним чернобородому мужчине, затем все трое покинули зал через дальнюю дверь. В следующее мгновение я увидел, как фигура девушки промелькнула за той дверью, через которую вошли мы.

Арчи рассмеялся.

– Этот здоровяк наверняка ее муж! Держу пари, она зарабатывает на жизнь им обоим танцами в подобных местах, а по вечерам он ее еще и поколачивает. И я бы основательно помолился, прежде чем встрять в драку с таким малым…

Глава 8 Слепая пряха

С сегодняшней точки зрения те дни представляются мне одними из самых мучительных в моей жизни. Я уже окончательно убедил себя, что ключом ко всему был Медина, но был вынужден ждать, как больные у Овечьей купальни, пока кто-нибудь возмутит воду[34]. Единственным, что меня утешало, была глубокая неприязнь к человеку, который завладел мною. Я еще не так много знал о том, что он собой представляет, но то, что я знал, вызывало у меня только отвращение. Он превратил меня в раба, и каждая капля крови свободного человека в моих жилах кипела от возмущения. И в то же время я был полон решимости оставаться смиреннейшим из рабов, готовым целовать следы тирана. День отмщения рано или поздно наступит, и я дал себе слово, что расквитаюсь с ним сполна. Пока же я благодарил небеса за то, что они наделили его слепым пятном тщеславия, которое не позволяет ему замечать прорехи и недочеты в моей маскировке.

Большую часть недели мы не разлучались. Я завтракал с ним два дня из трех, мы часто выезжали в Брайтон подышать свежим воздухом. Он пригласил меня на обед, который устроил в Палате общин в честь какого-то канадского государственного деятеля, заставил посетить роскошный бал у леди Амисфорт и раздобыл для меня приглашение на вечеринку в Вирлсдоне, потому что и сам туда собирался.