Три заложника

Но лишь присмотревшись, я обнаружил, насколько удивительны ее глаза, обращенные к огню. Даже в полумраке было видно, что они пронзительно синие, как пара сапфиров. Их великолепие не портили ни старческая поволока, ни помутнение зрачков, но я мгновенно понял, что эти глаза незрячи. Как я об этом догадался – не знаю, потому что никаких внешних признаков слепоты не было. Просто взгляд этих синих звезд был обращен внутрь, и они походили на задернутые шторы на окнах наполненной ослепительным светом комнаты, в которой кипит жизнь. При этом они каким-то образом излучали могучую жизненную энергию, сияли и вспыхивали, словно отражая каждое движение души.

Нет, я никогда еще не видел столь поразительного женского лица! Но в тот же миг, как я окончательно разглядел его, я понял, что красота эта – дьявольская, а свет этой души – огонь, мука и ненависть самой преисподней.

– Ричард! – донесся до меня голос Медины. – Я пригласил вас, чтобы познакомить с моей матерью.

И я тут же повел себя, как какой-то театральный персонаж: шагнул к стулу, взял одну из этих прекрасных рук – она не противилась – и коснулся ее губами. В ту минуту это показалось мне совершенно уместным. Лицо медленно повернулось ко мне, на нем появилась легкая улыбка – такая, какую можно увидеть на лице греческой мраморной статуи.

Женщина обратилась к Медине на незнакомом языке, и он ответил на нем же. Вопросы и ответы быстро чередовались, но я даже не пытался разобрать знакомые мне слова, потому что главным тут был ее голос. Я узнал те завораживающие интонации, которые звучали надо мной, когда я лежал с завязанными глазами в доме на Пальмира-сквер. Теперь я точно знал, кто был третьим в той комнате.

Потом голос обратился ко мне по-английски – с тем странным напевным акцентом, который я так и не смог определить.

– Вы друг Доминика, и я рада с вами познакомиться, сэр Ричард Ханней. Сын рассказывал мне о вас. Садитесь поближе!

Я придвинул единственное свободное кресло – низкое и настолько глубокое, что сидеть в нем приходилось почти лежа. Моя голова оказалась на одном уровне с лежащей на подлокотнике стула рукой. Неожиданно эта рука легла мне на голову, и теперь я узнал не только ее голос, но и прикосновение.

– Я слепа, сэр Ричард, – произнесла женщина. – Я не могу видеть друзей моего сына, но хочу знать, как они выглядят, и у меня есть только одно чувство, которое может мне в этом помочь, – осязание. Вы позволите мне провести рукой по вашему лицу?

– Поступайте, как вам угодно, мадам, – ответил я и с воодушевлением добавил: – О, как бы я хотел вернуть вам глаза!

– Хорошие слова, – кивнула она. – Словно слышишь родного человека. – И я почувствовал, как ее легкие пальцы заскользили по моему лбу.

Я сидел лицом к красному полотнищу огня, плещущемуся в камине, – единственному светлому пятну в полутемной комнате, и догадывался, что сейчас произойдет. Потому-то и оторвал взгляд от пламени и уставился на темные корешки томов, стоявших на нижних полках за камином. Пальцы пожилой дамы чертили какие-то узоры у меня на висках, а затем провели две длинные линии параллельно бровям, и я почувствовал, как вниз по моей спине опускается приятная расслабленность.

Но я был готов к этому и без особых усилий сопротивлялся. Больше того: мой мозг работал крайне напряженно, потому что именно в это момент я планировал, как наилучшим образом разыграть эту партию. В конце концов я медленно опустил голову на мягкую спинку кресла и прикрыл веки.

Нежные пальцы были весьма настойчивы, и мне пришлось откинуться подальше – так, чтобы они не могли до меня добраться.

– Вы спите, – произнес голос. – А сейчас вы проснетесь…

Я несколько растерялся, гадая, как наилучшим образом изобразить это пробуждение, но она сама помогла мне. Ласковый голос внезапно превратился в отрывистое змеиное шипение:

– Встань! – услышал я. – Живее!

Я вскочил, как на пружинах, и замер, глядя на огонь и соображая, как действовать дальше.

– Смотри на господина! – снова раздался голос, повелительный, как команда сержанта-инструктора по строевой подготовке.

Это мне помогло. Я знал, где стоит Медина. И, пользуясь словами Библии, мои глаза взглянули на него, как глаза служанки смотрят на руку своей госпожи. Я застыл перед ним, немой, потрясенный и полный готовности повиноваться.

– На четвереньки, – приказал он. – Встань на четвереньки!

Я исполнил приказание, радуясь тому, что проверка оказалась настолько простой.

– Теперь – к двери! Нет, не на ногах… Открой и закрой ее дважды… А теперь принеси в зубах нож с дальнего столика!

Я подчинился. Зрелище, полагаю, было удивительное: умственно вполне здоровый человек скакал по комнате на четвереньках, словно законченный безумец.

Я принес в зубах нож для разрезания бумаги и остановился, не решаясь подняться на ноги.

– Встань, – велел Медина, и я выпрямился.

Женский голос произнес окончательный приговор:

– Он готов!

Медина рассмеялся.