Три заложника

– Осталась последняя проверка, – сказал он. – Самое время. Если он ее не пройдет, это означает, что его понадобится еще немного вышколить. Никакого риска – он все равно ничего не вспомнит, потому что его разум сейчас принадлежит мне.

Он шагнул ко мне и отвесил хлесткую пощечину.

Я принял ее с христианским смирением. Даже не особенно рассердился. Больше того, я бы подставил и другую щеку, если б не счел, что это окажется некоторым излишеством.

Потом он плюнул мне в лицо.

Это, честно признаюсь, оказалось для меня весьма серьезным испытанием. Только с огромным трудом мне удалось сдержаться и безропотно стерпеть эту грязную варварскую выходку. Но я справился. Я даже не поднял на него глаза, а платок достал из кармана только тогда, когда Медина отвернулся.

– Приручен окончательно, – услышал я его голос. – Просто удивительно, до чего легко эти англосаксы подчиняются сильному духу. Вот и полезное орудие, матушка!

Больше они не обращали на меня внимания, словно я превратился в предмет обстановки, каким они меня и считали. По их мнению, я спал, точнее – пребывал в каком-то призрачном мире и не мог вернуться к нормальной жизни без приказа. Я ничего не понимал и ничего не запоминал, кроме того, на что указывал мне один из них. Медина сел в мое кресло, женщина возложила руку ему на голову, и они заговорили так, словно были одни среди пустыни. А я все это время безропотно стоял на ковре, не решаясь пошевелиться и едва дыша, чтобы не испортить спектакль.

Поглядеть со стороны – симпатичная картинка, что-то вроде «Возвращения блудного сына» кисти какого-нибудь там Симпкинса, что висит в здании Королевской академии.

Но нет, черт подери, ничего подобного этой сентиментальной композиции в этих двоих не было. Я созерцал поразительную и трагическую сцену. Пляшущее пламя выхватывало из темноты фигуры, полные античной красоты и достоинства. Царственный профиль женщины, ее величественная поза, жутковатая музыка ее голоса как будто принадлежали иному миру, начисто лишенному вульгарности, и то же можно было сказать и горделивом лице ее сына. Они походили на королеву и наследника престола в изгнании, замышляющих пролить реки крови, которые вознесут их обратно к вершине власти.

Именно тогда я впервые понял, что Медина ужасен, но вместе с тем и в каком-то смысле велик. В самом деле, в человеке, который только что плевал мне в лицо, как последний конюх, было что-то от принца. Понял я и еще кое-что. Ладонь женщины разгладила волосы у него надо лбом, которые он зачесывал особым образом, и его голова, четко очерченная на фоне светлой спинки кресла, оказалась круглой, как детский мяч. Я заподозрил это, увидев Медину впервые, а теперь убедился окончательно. О чем может свидетельствовать столь необычная форма головы? Я смутно припомнил, что где-то слышал, будто это является признаком дегенерации, а возможно, и врожденного безумия.

Они говорили быстро, вполголоса, ни на миг не умолкая, а я стоял в трех ярдах от них и не посмел бы приблизиться ни на дюйм. Поэтому я мог расслышать разве что половину сказанного, обрывки фраз, к тому же, разговор шел преимущественно на том самом незнакомом языке с вкраплениями английских фраз. Это мог быть язык индейцев чокто, а мог быть и гэльский. О, если б только я знал его! Уже тогда я мог бы выяснить все, что меня интересовало.

Однако разум мой оставался ясным и напряженно трудился. Теперь у меня почти не было сомнений, что эта женщина – та самая незрячая пряха-провидица, упомянутая в стихотворении. Я легко мог представить ее прядущей «под священным древом» и нашептывающей забытые строки. Священное древо! К дьяволу какой-то там Иггдрасиль, – внезапно осенило меня. – Это же Госпел Оук – Дуб Евангелия!.. Господи праведный, как же я раньше-то не догадался?

Поняв, что одна из трех загадок разгадана, я едва не завопил от радости. Эти двое действительно были ключом ко всей тайне, и теперь от меня требовалось только одно – продолжать играть свою роль, чтобы вплотную приблизиться к разгадке. Они убеждены, что имеют дело с загипнотизированным простаком, но на самом деле все обстоит иначе. Ох, чего бы я только не дал, чтобы узнать, о чем они там говорят!..

Наконец Медина нетерпеливо повысил голос, и я уловил слово «опасность». Он как будто пытался в чем-то убедить мать. Потом какое-то время я ничего не мог разобрать. Наконец он рассмеялся и произнес на латыни: «secundus»[35].

Я искал троих похищенных, и если имелся какой-то secundus, то, возможно, существуют и primus, и tertius[36].

– Управлять им проще всего, – продолжал Медина. – И Джейсон непременно должен вернуться домой. Я принял решение: доктор обязан продолжать. Это ненадолго – максимум до середины лета.

Эта дата меня чрезвычайно заинтересовала. А то, что последовало за ней, заинтересовало вдвойне.

– К концу июня они самоликвидируются и исчезнут. Это наверняка, можно не сомневаться. Не забывайте: перевес сил на нашей стороне. Уверяю вас, все пройдет гладко, и мы наконец-то заживем новой жизнью…