Три заложника

Я послушно следовал за ним повсюду. Должен признать, что в присутствии других людей, он относился ко мне замечательно: то и дело интересовался моим мнением, всегда считался с моими взглядами, вовлекал в обсуждение тех или иных тем. В результате Мэри получила письмо от своей кузины, в котором та сообщала, что я, кажется, полюбил бывать в светском обществе и пользуюсь успехом. Письмо это Мэри переслала мне, добавив в приписке насмешливые поздравления.

Со всеми этими задачами я справлялся без усилий, поскольку бессознательно поддавался обаянию Медины и без труда подыгрывал ему. Но как только мы оставались одни, его поведение круто менялось. В голосе появлялся металл, его мнения становились непререкаемыми, а хозяйские интонации звучали все чаще. Я возвращался домой, скрипя зубами от бешенства. Никогда еще у меня не было работы хуже.

Оставаясь в одиночестве в своей комнате в клубе, я принимался мысленно тасовать те скудные факты, которые были мне доподлинно известны, но эта головоломка никак не желала складываться в ясную картину. Магиллври сообщил, что по поводу Оделла практически ничего не удается выяснить, а его агенты на Пальмира-сквер зафиксировали крайне мало посетителей, не считая разносчиков и бродячих шарманщиков. Так что мое предположение о процветании массажного заведения мадам Бреда оказалось ошибкой. Только какая-то женщина часто покидала дом номер четыре и возвращалась в него, но она не передвигалась пешком, а всегда ездила на такси. Скорее всего, что это была одна и та же дама, но она так закутывалась в шали и прятала лицо под капюшоном плаща, что утверждать это с уверенностью было невозможно. Постепенно накопилось множество мелких наблюдений: однажды были привезены уголь или дрова; закутанная дама дважды выходила вечером и возвращалась через пару часов, хотя обычно ее можно было видеть только днем. В доме вставали рано и ложились поздно; пару раз оттуда доносились звуки, похожие на плач, но это могла быть и кошка. В общем и целом во всем этом не было ничего нового, и в конце концов я пришел к выводу: либо я иду по ложному следу, либо агенты Магиллври никуда не годятся.

Что у меня имелось на руках кроме этого? Твердое и обоснованное подозрение в отношении Медины. Но в чем я мог его заподозрить? Только в том, что он ведет себя со мной не так, как мне нравится, любит позабавиться с гипнозом и нравится мне все меньше, чем чаще я его вижу? Я знал, что его образ, выставляемый напоказ, насквозь фальшив, но самым серьезным грехом, в котором я мог бы обвинить Медину, было всего лишь непомерное тщеславие. Ну, а то, что его дворецкий был завсегдатаем ночных клубов, вообще не имело отношения к моему поработителю.

Помню, как, записав все это на листке бумаги, я некоторое время просто сидел, незряче глядя на свои записи, и размышляя о том, какая все это чушь собачья. Затем я вписал туда шесть строчек пресловутого стихотворения и опять мрачно уставился на листок. Теперь я думал о девушке, о молодом человеке и о мальчугане, который любил птиц и рыбалку. И о том, что их ждет.

У меня не было ни единого доказательства связи Медины с этим делом, кроме заявления Тома Гринслейда, что именно от него он услышал о трех вещах, которые более-менее вписывались в смысл таинственного стихотворения. Но Том мог ошибиться, или Медина упомянул их в самом безобидном смысле, вне всякой связи с посланием, полученным родными заложников. Чтобы делать хоть какие-то выводы, у меня было недостаточно улик. И все же, чем больше я думал о Медине, тем более смутной становилась его фигура в моем сознании. И еще: я мог бы поклясться собственной жизнью, что, находясь рядом с ним достаточно долго, я непременно узнаю какую-то крайне важную и по-настоящему жуткую тайну. Поэтому я в сотый раз решил оказаться от рассудочной логики и положиться исключительно на чутье.

Я еще раз наведался к доктору Ньюховеру. Он принял меня самым будничным образом и, кажется, даже не мог вспомнить мой случай, пока не заглянул в журнал записи пациентов.

– Ах, да, вы же были у мадам Бреда! – наконец сообразил он. – Она сообщила мне. Ваша головная боль, как я понимаю, окончательно прошла, но вы все еще чувствуете слабость? Что ж, снимайте пиджак и жилет.

Он тщательно осмотрел меня, после чего уселся за стол и принялся постукивать по его крышке оправой очков.

– Общее улучшение налицо, но вы еще не вполне здоровы. Потребуется время и некоторые усилия, и все это, конечно же, в ваших руках. Вы ведете размеренную жизнь, проводите половину времени в городе, половину в деревне? Пожалуй, разумно, но не думаю, что именно это вам поможет.

– В прошлый раз, если не ошибаюсь, вы упоминали о ловле лосося в Норвегии.

– Нет, в общем, я бы пока не рекомендовал. Ваш случай отличается от того, что я предполагал при первичном осмотре.

– А вы сами рыбачите? – поинтересовался я.