Три заложника

Норвежского языка я не знал, но надеялся, что кто-нибудь из местных жителей владеет английским – не зря же в портах Англии и Америки всегда полным-полно норвежских моряков. Доктор Ньюховер наверняка снимет комнату в единственной здешней гостинице, поэтому мне придется поискать для ночлега другое место. Мне даже показалось, что следить за объектом здесь будет куда труднее, чем в городе – если Ньюховер меня заметит, то немедленно узнает, а этого я допустить не мог. Впрочем, на такой случай у меня была заготовлена легенда – дескать, я приехал сюда ради пеших прогулок. Но на это не следовало полагаться: он все равно что-то заподозрит и немедленно сообщит Медине о моем появлении…

Как бы там ни было, но мне нужно было где-то переночевать.

Спустя некоторое время я вышел к небольшому пирсу, расположенному невдалеке от городка. Там, расположившись на сельдяных бочках и бухтах канатов, покуривали несколько мужчин, еще один стоял на конце пирса, разглядывая стоящий на якоре ярдах в сорока от берега катер Христиана Эгге, на котором прибыл Ньюховер. Я свернул на тропу, ведущую к пирсу, решив, что здесь-то и получу те сведения, в которых нуждаюсь.

Поздоровавшись, я уже хотел спросить, не сдается ли поблизости какое-нибудь жилье, но тут человек, смотревший в море, обернулся на звук моего голоса. Мне он показался довольно пожилым, потертая охотничья куртка не могла скрыть его сутулость. В скудном свете я не мог различить его лицо, но эта спина показалась мне поразительно знакомой, хоть я и не мог вспомнить, где ее видел.

Я обратился к норвежцам по-английски, но полиглотов среди них не оказалось. Впрочем, один из них указал на городок, словно имея в виду, что меня лучше поймут там. И тут подал голос человек в охотничьей куртке:

– Возможно, я смогу вам помочь. В Мюрдале есть неплохой постоялый двор. В это время года там малолюдно.

По-английски он говорил безукоризненно, но с каким-то гортанным акцентом, что безошибочно выдавало в нем иностранца.

– Постоялый двор мне, пожалуй, не подойдет, – ответил я. – Я ищу жилье подешевле.

Он рассмеялся.

– Можно устроиться и в другом месте. У Петера Бойера, кажется, есть лишняя койка. Я иду в ту сторону, сэр, и мог бы вас проводить.

Он подошел поближе, и его фигура оказалась в луче стояночного фонаря на катере. Я увидел худощавое загорелое лицо с весьма приятным выражением и растрепанную седую бороду. Тут я узнал его и едва не вскрикнул, пораженный случайностью, которая снова свела нас вместе.

По тропе мы вместе поднялись от причала к дороге.

– По-моему, – начал я, – мы с вами встречались и раньше, герр Гаудиан.

Мужчина остановился.

– Вы правы, это мое имя… но я не… я не думаю, что…

– Может, вы помните голландца по имени Корнелиус Бранд, которого вы приютили у себя в декабре 1915 года?

Он пристально всмотрелся в мое лицо.

– Помню, – последовал ответ. – А еще я помню некоего мистера Рихарда Ханнау, одного из инженеров компании Гуггенхайма, с которым мне довелось беседовать в Константинополе.

– Вообще-то, это одно и то же лицо, – хмыкнул я.

Я не знал, как он воспримет это сообщение, но то, как он среагировал, подтвердило, что не ошибся в оценке единственного немца, который мне искренне нравился. Герр Гаудиан рассмеялся – мягко и с пониманием.

– Чертовы турки! – покачал он головой. – Кто б мог подумать! Я часто думал, доведется ли мне увидеть вас снова, и вот – на тебе! Вы сваливаетесь прямо на голову на берегу этого норвежского фьорда.

– Вы ведь не держите на меня зла? – спросил я. – Я служил своей стране, а вы служили своей. Я играл по правилам, и вы играли по правилам.

– Зло? – воскликнул он. – Мы с вами джентльмены и далеко не дети. Я рад, что вы выжили. Я всегда желал вам добра, ведь вы отважный человек.

– Ничего подобного. Просто везучий, – возразил я.

– Но как мне теперь вас называть? Бранд или Ханнау?

– Меня зовут Ричард Ханней, но сейчас я все-таки Корнелиус Бранд. Почему – скоро расскажу. – Мне вдруг пришло в голову посвятить этого человека в свои дела. Похоже, само провидение послало его, и я не собирался упускать этот шанс.

Но после этих слов он снова остановился.

– Мистер Ханней, меня не интересуют ваши тайны. Насколько я понимаю, вы все еще служите своей стране? Я не спрашиваю, в чем заключается ваша цель, но не забывайте: я немец и не буду участвовать в преследовании любого из моих соотечественников, кем бы он ни был.

Несколько секунд я колебался, но потом произнес:

– Я больше не служу стране. Я вышел в отставку после заключения мира, и теперь я простой фермер.

– У британских фермеров в обычае приезжать в Норвегию под чужими именами?

– Это личное дело, о котором я и пытался рассказать. Уверяю вас, ни один немец здесь не замешан. Я всего лишь хочу проследить за одним доктором-англичанином.