Три заложника

После завтрака мы вышли из трактира и расположились в увитой зеленью беседке, откуда открывался вид на соседнюю долину и верховья реки Виндраш. Из деревушки, расположенной в долине, уже доносились обычные звуки утра: то прогромыхает крестьянская повозка, то звякнет подойник в руках хозяйки, направляющейся в коровник, то послышится детский смех. Через две недели начнется лет майских жуков, покроются пышными соцветиями бобовник и калина.

Сэнди, давным-давно не бывавший в сельской Англии, долго молчал, впитывая сладостный покой.

– Несчастный… – наконец обронил он. – У него нет ничего подобного, чтобы любить. Он умеет только ненавидеть…

Я спросил, о ком он, и Сэнди ответил: о Медине.

– Я все пытаюсь понять его. Нельзя воевать с человеком, которого не понимаешь. Тем более, если в известном смысле ему сочувствуешь.

– Я ему не сочувствую и уж точно не понимаю.

– Помнишь, как ты твердил мне, что он лишен тщеславия? Тут ты ошибся. Его тщеславие граничит с безумием. Хочешь знать, как я его себе представляю?

Я кивнул.

– Начну с того, что в нем есть что-то от латинских народов – испанцев, итальянцев, но в остальном он ирландец. Это гремучая смесь. Он ирландец, лишенный корней – таких немало в Америке. Мне кажется, он унаследовал от этой жуткой старухи – я ее не видел, но неплохо представляю, – ядовитую ненависть к воображаемой Англии и воображаемой цивилизации. Ее-то они и зовут любовью к родине, но любви тут и следа нет. Они предаются сентиментальной болтовне о былой простоте нравов, о прялках, горящем в каминах торфе, о языке праотцев, лишенном всяких уверток и украшений. В Ирландии полно простых и добрых людей, но эти, утратившие корни, видят ее будущее в каком-то фантастическом броске в прошлое, в возвращении к родовому строю, существовавшему на заре истории, бессмысленному и жестокому, как божества или жуткие твари из кельтских мифов. С этой ненависти все и начинается.

– Насчет пожилой дамы вполне согласен. Она похожа на леди Макбет.

– Но ненависть быстро превращается в заносчивость. Если ты ненавидишь, то и презираешь, а презирая кого-то, ты превозносишь себя. Вот как я это вижу. Но не забывай: я все еще блуждаю в потемках и только нащупываю путь к пониманию. Я представляю, как Медина взрослеет – не знаю, в каком окружении, – осознавая свои великие дарования и красоту, слыша со всех сторон лесть, и постепенно начинает считать себя полубогом. Его ненависть не исчезает, а перерождается в колоссальные эгоизм и тщеславие, которые, конечно же, тоже являются одной из форм ненависти. И еще он довольно рано обнаруживает у себя способности к гипнозу… О, конечно, – ты можешь ухмыляться сколько угодно, потому что невосприимчив к нему, и тем не менее, это очень серьезная штука. Обнаруживает он и еще одну вещь – дар талант располагать к себе людей и заставлять их верить каждому его слову. Некоторые из самых отъявленных злодеев, вошедших в историю, тоже обладали этим даром. Но тщеславие берет свое, и ему уже нужна не просто большая игра, а величайшая из всех существующих. Зачем ему становиться вождем отверженных и нищих, когда его гложет стремление стать властелином всего, что бесконечно ему чуждо, что он ненавидит и чем против собственной воли восхищается. Вот почему он пытается покорить самую сердцевину, избранную часть британского общества. Женщины ему не нужны – он хочет стать объектом восхищения мужчин и быть принятым в самых высоких и недоступных кругах.

– Ему вполне удается, – вставил я.

– Да, и это главное достижение его необыкновенного ума. Все в нем безукоризненно: одежда, манеры, скромность, достоинство. Он стал великолепным охотником. Знаешь, что помогает ему стрелять так хорошо, Дик? Вера в судьбу. Гордыня не позволяет ему даже предположить, что он способен промахнуться… Вместе с тем он строго следит за собой. В повседневной жизни он почти аскет, и хотя женщины буквально преследуют его, он относится к ним с полным безразличием. В характере такого типа отсутствует зов плоти. У него есть одна всепоглощающая страсть, которая подчиняет себе все остальные – то, что наш друг Майкл Скотт называл «hominum dominatus» – господством над людьми.

– Понимаю. Но как ты объясняешь его другую сторону?

– Это унаследованная ненависть. Во-первых, ему нужны деньги, и он получает их тем способом, о котором хорошо известно Магиллври. Во-вторых, он стремится окружить себя преданными рабами. И тут появляешься ты, Дик. А поскольку за его самомнением стоит ненависть, он хочет завоевывать, чтобы затем уничтожать, ибо уничтожение – самая калорийная пища для тщеславия. Подобное можно видеть в жизни восточных тиранов: человек, который пытается стать богом, рано или поздно становится воплощением дьявола.

– Не слишком оптимистичное наблюдение, – мрачно заметил я. – По крайней мере, для меня.