Читаем Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ) полностью

Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

— Когда мы прилетели, Григ сказал, что самая ревнивая женщина на свете, это гора. Она не терпит конкуренции и, если ты ей изменяешь, то она тебя забирает.

— А ты…

— А я, как оказалось, люблю тебя больше, чем все вершины мира.

— Ты мне это хотел сказать лично? — я чуть поворачиваю голову, смотрю на его профиль и привычную мрачную ухмылку.

И сердце замирает, слишком давно я не видела эту ухмылку, не касалась его губ. Я слишком по нему соскучилась.

— Да и пообещать, что больше никогда не пойду в горы и не заставлю тебя волноваться, — Дэн трется носом о мои волосы и говорит едва слышно.

Заставит.

И в горы свои чертовы пойдет.

Когда-нибудь.

Я это точно знаю и знаю, что буду ждать и снова волноваться. И ненавидеть его за это, но все равно любить. Больше всего на свете любить и именно поэтому отпускать.

— Знаешь, тот самодельный дом, он продувался со всех сторон. Там царил собачий холод. У Влада были часы, но лучше б их не было. Мы считали и все время смотрели, а стрелка, словно, застыла вместе с нами, переползала с цифры на цифру слишком медленно, с каждым разом все медленней. Я именно тогда понял, что это все бессмысленно, что глупо умереть вот так, когда ты в этой жизни точно еще должен вынести из загса самую прекрасную девушку на свете, а потом стоять, как счастливый идиот, под окнами роддома с шариками и орать: «Кто?». Я осознал, что последний дурак, потому что больше нет меня и рискую я не только собой, мы с тобой одно целое. И ты больше от меня никуда и никогда не денешься.

Я разворачиваюсь в его руках, встаю на носочки, чтобы заглянуть в темные взволнованные глаза.

— Помнишь ты мне у Ба сказал, что любишь меня?

Дэн кивает и хмурится, а я провожу пальцами по его лбу.

— Я тогда не ответила и не успела в аэропорт, ты уже улетел. Но я тебя люблю… очень, и я без тебя не могу, — признаюсь шепотом, — мне плохо.

И я не знаю, кто поддался первым и поцеловал.

Вот только через пару минут меня уже несут по коридору к каютам и мысль, что как хорошо, что все на концерте, мелькает и пропадает чересчур быстро.

— Где ключи? — задыхаясь спрашивает Дэн, прижимая к стене.

— В кармане, — я с трудом соображаю, что ему надо, и снова тянусь к его шее и пытаюсь стащить футболку.

В номер мы вваливаемся кое-как, со смехом, ворчанием, окончательно путаясь в его футболке и врезаясь в вешалку.

И настойчивый стук в дверь раздается совсем невовремя.

— Дети, пять минут, откройте, потом продолжите!

Мама — это все-таки страшно. Нет, я что была настолько кошмарным ребенком, чтоб мне так изощренно мстить сейчас?!

— Она издевается? — я разочаровано откидываюсь на подушку, а Дэн ругается и смеется, утыкаясь лбом мне в живот.

— Черт… совсем забыл, — сквозь смех стонет он и быстро целует, чтобы подняться и поспешно натянуть джинсы.

Я тоже неохотно встаю и закутываюсь в покрывала, дабы узнать, чего некоторым не спится и вообще…

— Мы очень рады, что у вас все замечательно, — сверкая улыбкой, выдает моя не менее замечательная мама, — но вот ЭТО, пожалуйста, воспитывайте сами и на будущее… внуков я предпочитаю других!

Не поняла…

Я растеряно смотрю, как плетенную корзину мама торжественно вручает Дэну и не менее торжественно удаляется к себе, а корзина, между тем, приходит в движение и оттуда высовывается одна наглая черноносая морда, что фырчит и смотрит на нас удивленно, возмущенно и заспанно.

— Сенечка?!

— Ну понимаешь, — Дэн закрывает дверь и улыбается несколько смущенно, — Антуан оказался аллергиком и я, как будущий врач, просто обязан был его спасти.

Кажется, Сенечка гневно вякает, что его хвостатое величество, совсем не величественно ставят вместе с корзиной на пол и погребают под свалившемся покрывалом, но нам уже совсем не до него…