Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

Дом Шишкиных мне нравится больше и музей уездной медицины Бехтерева тоже. Рядом с последним находится памятник самому Бехтереву и считается, что если сесть к нему на колени и попросить помощи в учебе, то поможет. Конечно, в первую очередь медикам, и зимой перед сессией я Ромку с хохотом посылала в Елабугу и вещала, что больше ему все равно уже ничего не поможет.

В нашей семье у каждого в Елабуге есть свое место. У моих родителей — это Шишкинские пруды, у бабушки с дедушкой — Казанская улица, что проходит почти через весь Старый город, а я больше всего люблю Чертово городище.

Оно находится на высоком мысу, под которым Тойма сливается с Камой, возвышается величественно над ними и, кажется, над всем миром.

Когда-то тут была крепость болгар, их опорный пункт, через который тянулось северное ответвление Великого шелкового пути, потом здесь находился мужской монастырь. К середине девятнадцатого века от всей крепости осталась единственная башня, что тоже благополучно развалилась, но ее восстановили по инициативе все того же отца Шишкина.

И сейчас она единственная гордо высится над всем городище.

Я вижу ее из далека и иду по знакомой и крутой тропинки, поднимаясь вверх. Вот только сначала тихо и с улыбкой знакомлюсь с Зелей, которого установили недавно и которого я еще не видела.

Зеля — это от зиланта как в татарских легендах и сказках называли змея или дракона. И по одной из легенд здесь находился храм язычников, в котором обитал этот самый змей-оракул и предсказывал судьбы. В плату ему приносили человеческие жертвы и, может, именно поэтому его называли еще чертом, а городище стало чертовым.

Незадолго же до падения Волжской Булгарии зилант исчез, и я, вспомнив эту легенду, с улыбкой спрашиваю у Зели:

— А мне нагадаешь судьбу? Правда, заплатить могу только шоколадкой. Ты баунти в жертву возьмешь?

Зеля мне, разумеется, не отвечает, а пара прохожих косится, как на ненормальную. И я, пряча улыбку, возмущенно киваю на змея и говорю людям:

— От райского удовольствия отказывается, представляете?!

Они уже не косятся, они в диагнозе утвердились, но последние дни мне не привыкать, поэтому я только усмехаюсь.

— Совсем зажрался… — договариваю, уже поравнявшись с частоколом и сторожевой башней-реконструкцией, под которую и ныряю.

А оттуда уже наверх и только наверх.

К башне и сохранившемуся фундаменту еще нескольких каменных сооружений. И для начала я обхожу именно их, вспоминая, как ползала в детстве и, пока все добросовестно слушали экскурсовода и фотографировались, успевала разыграть воображаемое сражение и захватить башню.

И только потом обхожу башню и устраиваюсь на самом краю обрыва.

Воздух тут тоже другой, чистый до звона в голове и пьянящий, и ветер — еще теплый, летний, с запахом реки, травы и солнца — треплет волосы и задирает край свободного топа.

Я усаживаюсь на прогретую землю, по-турецки, и вдыхаю, как говориться, полной грудью.

Болконский общался с дубом и разглядывал небо Аустерлиц, кто-то идет в храм, а я… я смотрю как река раздваивается, огибая остров, и снова сливается. Если ж повернуть голову налево, то будет Елабуга, как на ладони, и взгляд сначала выцепит белый с голубыми куполами Спасский собор.

И я могу так сидеть часами, физически ощущая, как боль уходит и даже дышать становится легче.

Елабуга для меня личная отдушина.

— Простите, вы ведь с Минина? — голос раздается где-то справа и над головой, когда я, окончательно отрешившись от всех посторонних звуков, близка к нирване и полному взаимопониманию с собой и окружающим миром.

Ну или, что ближе к истине, когда начинаю дремать.

На свежем воздухе, с солнышком и теплым ветром спиться вообще очень хорошо.

— Да, — отвечаю и, открыв глаза, поворачиваю голову.

Рядом со мной стоит пожилая женщина и вежливо улыбается.

У нее огромная соломенная шляпа с желтыми лентами, что колышутся на ветру, светло-жёлтая рубаха и белые брюки. На шее бусы из жемчуга в два ряда, неодинаковых по длине.

Она похожа на Галину Польских, и я ее узнаю.

Тоже с Минина.

Видимо, организованная экскурсия добралась и до городища — последнего объекта в программе, а значит пора закругляться и собираться. До теплохода я планировала прогуляться пешком и неспеша.

— Прощу прощения, что беспокою, — она вежливо улыбается, — мне показалось, вы можете знать, что это за церковь?

Женщина указывает на золотые купола бело-зеленой церкви.

Или, точнее, храма.

— Покрова Пресвятой Богородицы, — отвечаю, почти не задумываясь, и вставая сама указываю на голубой купол, что едва виднеется между этим храмом и Спасским собором, — а вот это Никольская церковь.

— Вы ведь не первый раз здесь? — она смотрит на меня внимательно и с интересом.

А я киваю и охотно отвечаю, намолчавшись за весь день.

— Раз пятнадцатый, не меньше.

— И все на теплоходе?

— Нет, еще сами. В начале августа проводится Спасская ярмарка, незабываемое зрелище…

Мы незаметно с ней разговариваемся.