Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

И это он окликнул меня в аэропорту.

— Что ты здесь делаешь? — спросила, когда обернулась.

И оглянулась, но Дэн уже ушел с остальными.

Правильно.

— Наташку провожал, они на Майорку рванули, — ответил с удивлением и сам спросил с еще большим удивлением, — а ты что здесь делаешь?

— Тоже… провожала…

Он кивнул и до города вызвался подкинуть, а после позвал в кафе.

— Там лучшее в городе мороженное, — сверкнул он улыбкой, уже сворачивая к набережной, — Еська его обожает и все время всех сюда таскает. Ты должна попробовать.

И на это я тоже соглашаюсь.

Мороженное — это хорошо.

— Что у тебя случилось? — вот это Гордеев спрашивает уже в кафешке, сделав заказ и отдав меню.

А я качаю головой и улыбаюсь, почти физически ощущая, как напрягаются все мышцы, что зимой с муками учил Ромка.

— Ничего, все нормально. Как твои поиски секретарши?

— Никак, — Гордеев улыбаться перестает и мрачнеет, — все дуры криворукие и необразованные. Мне одна тут написала, что «проработав всего два месяца, у него резко повысилась зарплата». Нет, я рад, конечно, за зарплату. Не знал, что она еще и работает, но все бывает. И из школы без знаний тоже выпускают.

Я фыркаю:

— Может тогда вернуть твою Катерину?

— Пытался… — Гордеев вздыхает тоскливо.

— И?

— Отказалась, а я ей даже зарплату предлагал повысить.

— Может мало предлагал? — я смотрю вопросительно.

Обсуждать его великие проблемы получается куда легче.

Отвлекает.

— Последний раз я сказал, что соглашусь на любую цифру.

— И она отказалась? — тяну недоверчиво.

— Хлопнула дверью и объявила, что не вернется даже за миллион.

— Тяжелый случай, — я хмыкаю и поворачиваю голову, рассматривая реку и плотину.

Она метрах в пятистах отсюда и мост, на котором мы стояли с Дэном в день Светкиной свадьбы там же.

— Варя?

Голос Гордеева заставляет вздрогнуть и перевести взгляд на него.

— Да?

— У тебя какие планы на ближайшие дни?

— Ну так, — я удивленно моргаю.

И вежливая улыбка сама начинает сползать с лица.

— А что?

Гордеев же молчит, смотрит пристально и, наконец, выговаривает:

— Полетели завтра со мной в Париж? На три дня.

— К-куда?

— В Париж, — с тяжелым вздохом повторяет он, — Варь, я ничего тебе не предлагаю. Просто развеемся. Погуляем по Елисейским полям, посмотрим Лувр.

— Не надо… — я отрицательно качаю головой, а Гордеев накрывает мою руку своей, и на его губах появляется теплая и мягкая улыбка.

— Просто подумай, пожалуйста. Я не спрашиваю, что у тебя случилось. Я просто хочу помочь и быть рядом как… друг, без всяких ожиданий и надежд…

Я долго смотрю в его серьезные и уставшие глаза, разглядываю морщинки в уголках рта и нежную улыбку, в которой все же скользит печаль.

И, аккуратно высвобождая свою руку, киваю:

— Хорошо, я… подумаю.

21 августа

Гордеев обещал ждать до самого последнего. До трех часов дня, ибо продажа билетов заканчивается за четыре часа до рейса. Родители сказали, что выезжем в два.

И я всем сказала:

— Хорошо.

А после удрала с Милой в свадебный салон.

У нее была финальная примерка, которую она попросила перенести на сегодня, дыба я была и свое веское «фи» сказала. Я же от скуки решила примерить вечернее платье, на которое косилась еще в прошлый раз.

Оно было, как бальное, пышное и голубым, как у Золушки. Ну почти: рукавов у платья не было, а по лифу и подолу со шлейфом шел темный узор.

— А говорила, что терпеть не можешь все эти облака юбок и принцесс, — хмыкнула Мила, высовывая голову из примерочной, где на нее в четыре руки натянули платье и теперь шнуровали.

Талию невеста хотела осиную.

— Я только меряю, — отмахнулась от нее, крутясь на подиуме, — дай себя хоть раз почувствовать этой самой принцессой.

— Так ты и так у нас… ой… принцесса, — пропыхтела Милка, вцепляясь в косяк проема, корсет ей затягивали от души, — в Париж зовут…

— Угу, — я хмыкнула.

А Мила вышла и, подойдя ко мне, ухмыльнулась.

— На самом деле ты похожа на Грейс Келли в «Поймать вора».

— А ты на настоящую принцессу из сказки, — завороженно отозвалась в ответ, глядя на ее отражение рядом со своим.

У Милы пышное платье с кружевным лифом и открытыми плечами, рукава, тоже кружевные, чуть выше локтя.

Вообще кружево — слишком тонкое, невесомое — единственное украшение на белоснежном атласе.

И я видела ее платье раньше, но без прически и макияжа, которые сегодня были сделаны для «пробы».

Милка смущенно улыбнулась.

— Я до сих пор не могу поверить, что выхожу замуж, — призналась она, — тем более за Ромку.

— Он сам не может поверить, что ты выходишь за него, — тоже шепотом раскрыла великую тайну.

— Варь, — у нее дрогнул голос, — а он, правда, меня любит?

Можно было бы рассмеяться или покрутить пальцем у виска, что «а так разве не видно?!», но я только улыбнулась и прошептала:

— Правда.

Улыбка у нее стала куда уверенней, и Мила выдохнула, чтобы посмотреть в отражение моих глаз и спросить совсем о другом:

— Ты что ему ответила?

— Ничего.

— Что, правда думаешь рвануть в Париж? — Мила недоверчиво посмотрела на меня. — Хотя да, Сена звучит круче Волги!

— А замки Луары интересней Чертова городища, — насмешливо фыркнула в ответ.

— Безусловно, — подтвердила она.