Эйдену это понравилось. Он спросил, кончила ли она. Он просил прислать фотографии, но Эд сидел в двух футах от Лины, щелкая пультом от телевизора. Лина написала, что не может ничего прислать. Он настаивал. Она отказывалась.
Он отреагировал мгновенно и зло: «Это ты хотела, чтобы я кончил!!! Фотографии могли бы помочь».
Лина почувствовала, что он использует ее, только когда у него есть настроение. Она решила показать, что она не шлюха, и написала: «Эйден, я не могу просто трахать мужчину. Особенно тебя. Мне нужны эмоции. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Мне кажется, что ты ко мне относишься не так».
«Мм».
Больше он ничего не написал, и сердце ее упало.
Лина расскажет женщинам в группе, как муж обидел ее еще до начала встреч с Эйденом.
– Можете представить? – спросит она, обводя подруг взглядом. – Можете представить, каково это, молить, чтобы к тебе прикоснулись? Молить мужчину, который клялся любить тебя вечно?
Она расскажет, как наступила очередная ночь. Эд не прикасался к ней уже три месяца. Они лежали в своей огромной кровати. За раздвижными дверьми спал их большой, чистый, темный двор. Наверху спали дети. Эд не знал, что она решила в эту ночь. Если бы они жили в волшебной стране, то полночь стала бы решающим моментом. Пробили бы часы, и на ветви в темном дворе уселись бы совы и ночные птицы и стали бы смотреть и ждать. И они увидели бы, как Лина раскрывает большие серо-голубые глаза и как свет от электронного будильника на тумбочке заливает ее лицо призрачным неоновым светом.
Она чувствовала, как он ворочается, не касаясь ее, не трогая ее за бледное плечо, не целуя в шею между светлыми волосами и ключицами, не кладя ладонь на холмик под снова тонкой талией, не лаская покатый лобок… Она чувствовала холод нетронутости каждым миллиметром своей кожи. Она чувствовала это каждое утро, каждую ночь, все три месяца, в которые он не хотел любить ее и не прикасался к ней. Эд отвернулся. Лина уставилась в потолок, потом закрыла глаза. В ней кипела злость. До этой ночи она не понимала, как злость может кипеть. Она никогда не думала, что боль – это еще и безумная злость.
Ей хотелось оскорблять его.
Одиннадцать лет мужчина, который сейчас лежал рядом с ней, не целовал ее по-французски, а ведь она просила его только об этом. Она вспоминала открытый и уверенный взгляд психотерапевта и ее слова: «Что ж, это нормально. Это совершенно нормально».
Лина ненавидела их обоих.
Она крепко зажмурилась и представила, как кулаком бьет Эда в лицо и, с благословения всех сов и ночных птиц во дворе, разбивает его в кровь. И когда она снова посмотрит на его белую подушку, вместо сонного лица на ней будет настоящий Стоунхендж из розоватых костей.
На следующее утро шел дождь, такой сильный, что буквально заливал окна. Новый район, в котором жила Лина, казался бесконечным. Зеленые газоны расползались во все стороны, как метастазы, до горизонта.
– Я включила духовку? – громко спросила Лина.
Она посмотрела на духовку и сказала:
– Включила. Хорошо.
Если у тебя есть муж, который никогда тебя не трогает. Если у тебя есть муж, который трогает тебя слишком часто, который хватает тебя за руку и кладет ее на свой пенис, когда ты пытаешься читать статью об электрической изгороди для золотистых ретриверов. Если у тебя есть муж, который чаще играет в видеоигры, чем трогает тебя за руку. Если у тебя есть муж, который доедает капусту с твоей тарелки, хотя тебе это не нравится. Если у тебя вовсе нет мужа. Если твой муж умер. Если твоя жена умерла. Если твоя жена смотрит на твой пенис, как на недоеденный кусок мясного рулета, который и доедать не хочется, и выбросить жалко. Если у твоей жены случается выкидыш на позднем сроке, и она становится другим человеком, и отворачивается от тебя или пишет письма кому-то еще… Невозможно быть с Линой и не думать обо всем, чего тебе недостает или кажется, что недостает, потому что рядом с ней больше не чувствуешь себя цельным человеком.
– Дэнни, хочешь посмотреть, как готовятся наггетсы? – предложила Лина.
Она включила свет в духовке, и Дэнни подошел посмотреть. Она улыбнулась и произнесла вслух:
– Ты отлично научилась развлекать детей. Тебе приходится каждый день изобретать тысячу разных способов.
Дэнни взял со стола приглашение. Это было печенье, завернутое в пленку и перевязанное голубой лентой. На блестящей голубой глазури печенья написано: «Приходи на день рождения Коула в Чудо-лабораторию!»
– Разве это не чудесно? – саркастически произнесла Лина. – Мать Коула така-а-а-я
Она отложила печенье-приглашение на дальний стол, рядом с маленькими книжками «Чего нельзя женам» и «Чего нельзя мужьям». Это маленькие юмористические книжки пятидесятых годов, в которых собраны правила для жен и мужей.
Наггетсы приготовились. Дэнни отталкивает тарелку, как юная француженка, отвергающая приставания своего возлюбленного.
– О да, это лучше не есть! – сказала Лина. – Не ешь эти наггетсы!
Так научила склонять Дэнни к еде мать Лины. Самой Лине это не нравится, но порой срабатывает только такой прием.