Не меньше были удивлены соратники Розенбаума. Никто не мог объяснить, чем вызвано такое неожиданное благоволение властей, но времени оставалось в обрез, и надо было срочно готовиться. Тут же начались споры, как назвать съезд, «конгрессом» или «конференцией». От «конгресса» сразу отказались, ибо при живом Герцле, но без его участия, не могло быть никакого сионистского конгресса. «Съезд» показался слишком русским. Решили остановиться на «конференции». Под названием «Минская сионистская конференция» съезд и вошел в историю. Это была уникальная сионистская конференция: первая и единственная в России, да еще и с разрешения министра внутренних дел.
Конференция открылась 22 августа 1902 года в том самом зале «Париж», где полковник Васильев призывал пролетариев к сотрудничеству с властями.
Еврейский люд ломился в двери и в окна, и те, и другие были разбиты под напором толпы, после чего Васильев выставил полицейские посты не только у парадного и черного входов, но и у каждого окна. Правда, как пишет один из делегатов конференции, «полиция появлялась каждую минуту для наведения порядка, но ей нечего было делать, а распорядители, можно сказать, не обращали на нее внимания, поскольку разрешение на конференцию дал сам министр внутренних дел Плеве»[780]
.Улица, на которой находился «Париж», была запружена народом. Городские власти специально изменили маршрут конки, чтобы пассажиры могли лицезреть столпотворение сионистов. А соседние рестораны изменили часы работы, чтобы господа делегаты сионистской конференции в перерывах между заседаниями могли зайти подкрепиться.
Весть о легальной сионистской конференции вихрем облетела черту оседлости, и желающих попасть на нее оказалось намного больше, чем мест в «Париже». Пришлось пускать только по пригласительным билетам, а безбилетной толпе ничего не оставалось, как восторженно ахать при появлении господ во фраках и цилиндрах, с ухоженными бородками и усами.
— Смотрите, доктор Вейцман!
— Где, где?
— Да вот же, с черной бородкой, с лысиной! Вы что, ослепли? Хаима Вейцмана не видите? Он же наш, из Пинской губернии.
— А это кто, в пенсне?
— Шимон Дубнов[781]
, знаменитый историк.— Какой Дубнов? Это же Ахад Хаам[782]
, писатель.— Положим, не писатель, а философ.
— Не знаете, так не говорите! Ахад Хаам как раз и писатель, и философ!
На конференции был представлен весь цвет российского сионистского движения. Будущий президент государства Израиль Хаим Вейцман, знаменитый автор «Истории еврейского народа» Шимон Дубнов, замечательный еврейский публицист и философ Ахад Хаам, один из лидеров политического направления в сионизме и зачинатель ивритской журналистики Нахум Соколов, один из будущих основателей Тель-Авива Менахем Шенкин[783]
, один из ближайших помощников Герцля в организации 1-го Сионистского конгресса 1897 года Менахем-Мендл Усышкин[784] и многие-многие другие.Председателем конференции был избран Йехиель Членов[785]
.Всего в зале находилось 526 делегатов: 160 — из «Мизрахи»[786]
, около 60 во главе с Вейцманом — из Демократической фракции Всемирной сионистской организации, а остальные делегаты не принадлежали ни к одному направлению.Делегат Давид Закай, ставший потом первым генеральным секретарем Гистадрута[787]
и редактором газеты «Давар»[788], написал, что в Минске «взошел свет над Домом Израилевым» и что, разглядывая форменные тужурки студентов и ухоженные бородки почтенных еврейских мужей, он ущипнул себя, чтобы понять, где он находится. Может, в казино Базеля на 1-м Сионистском конгрессе, а не в минском зале «Париж» на 1-й Сионистской конференции?Работу конференции освещали семьдесят журналистов из еврейских и русских газет.
У Мани не было приглашения, но она попала на конференцию. Подруга Хайка Коэн из «Поалей Цион», которой поручили заниматься буфетом, взяла ее с собой. К большому неудовольствию политических противников «этой Вильбушевич», она подавала холодные напитки ораторам, обносила легкими закусками членов многочисленных комиссий — словом, оказалась в самой гуще дискуссий.
На открытии конференции была зачитана поздравительная телеграмма от Герцля. Глава движения «Ховевей Цион»[789]
Моше-Лейб Лилиенблюм[790] произнес вступительную речь и прочитал благословение «Ше-хехейану»[791]. На прения записалось более ста делегатов.