Три женщины в городском пейзаже

Туров обиделся. Да еще как! Нет, понимал, что она права! Во всем права. Глупость. Глупость пожениться в девятнадцать лет и сесть на голову родителям! Надо подождать, она снова права. Да и потом – она не послала его куда подальше! Как она сказала – «давай подождем»? Но это «уехать»? Какая дикая чушь! Как она может уехать? В какую свободу, куда, в какую другую страну? Кто ее ждет там, за границей? Да и вообще? Технически – как? Выйти замуж за дипломата и остаться? Ерунда. У дипломатов свои невесты, проверенные сто раз, изученные до мелочей. Благонадежные. А Ленка точно не из благонадежных. Как сказанет что-нибудь – берегись! Переплыть океан или море? Ага. Поехать по турпутевке и остаться? Доказать, что у нее есть еврейские корни? Но их нет, все русские, от первого до последнего колена, смешно!

Он взял себя в руки и попытался улыбнуться. Получилось кривовато. Улыбочка расползлась, съехала набок.

– Я понял, Лен, – бодро ответил он. – А что, ты права! Все очень логично – давай подождем! Год, два? Как скажешь. Окончим институты, встанем на ноги. Может, вступим в кооператив – а что, запросто! Мои помогут, твои… может быть. Справимся. Я буду халтурить. Ну, например, писать дипломы, давать уроки. Разгружать хлеб по ночам, в общем, как-нибудь, а, Лен?

– Как-нибудь, – эхом повторила она. – Ну да, как-нибудь… Только «как-нибудь» я не хочу.

– Да, забыл, – вдруг резко сказал он, – только вот отъезд в мои планы не входит, уж извини! Никак не входит. Во-первых, тут у меня все – родители, дом, друзья, институт. Нет, я понимаю – генсек этот шепелявый, его соратники. Маразм повсюду, дефицит. А там? Думаешь, там все так сладко? Ну, в твоей загранице? И не потому, что я такой патриот! Просто я думаю, – усмехнулся он, – там тоже, знаешь, свое! Короче, где родился там и пригодился, уж извини!

– Извиняю, – проговорила она.

Они замолчали.

Спал Туров плохо. Точнее – совсем не спал. Крутился, сбивал простыню, путался в пододеяльнике. Три раза ходил пить воду, пять раз выходил на крыльцо покурить. Подолгу смотрел в окно. Темно. Темно и тревожно. И этот знакомый, ставший почти родным дом, и камин, и стол, и картины, и этот диван – все казалось ему чужим и враждебным.

«Лена права, – повторял он, как мантру. – Конечно, права! У меня – порыв, мальчишеский задор, дурацкий энтузиазм, юношеский запал, в общем, полная глупость!» Все эти детские браки, как всегда, оканчиваются ничем! Точнее – разводом. Они подождут – вернее, он подождет. Два года, три – какая разница? Главное – что они будут вместе. А время… оно не бежит – летит! Быстрее ветра, быстрее звука. Он подождет. Главное – Лена не сказала «нет». А про эту ее заграницу… Так про эту чушь он даже думать не будет!

Нет, посмотреть мир всем охота, кто же откажется? Только не у всех получается. Разве что у избранных – такая у нас страна, что поделать. Зато в ней куча всего хорошего – например, бесплатное образование, бесплатная медицина. Детские лагеря, кружки всякие, путевки. А что, чистая правда! И хоккей, и кинематограф! И театры какие, и цирк! «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей. И даже в области балета мы впереди планеты всей». Отрицательное, конечно, имеется, но где его нет? Он все понимает. И все-таки он – патриот и гордится свой страной. И никогда не говорит о ней пренебрежительно – «эта». И совком ее, как Градов, не называет. Потому что это неправильно.

Кстати, той ночью они впервые не обнимались. Ну и ладно, бывает, кто из влюбленных не ссорится? И все-таки в тот вечер что-то сломалось. Это Туров понял позже. Как будто им стало неловко друг с другом, как будто они стали чего-то стесняться. Может, самих себя?

И встречи их стали реже – казалось бы, все объяснимо: зимняя сессия, учеба, потом, пытаясь покончить с собой, попала в больницу Ленина мать. Лена тогда совсем сникла, и было не совсем понятно, так ли сильно она страдает за мать или просто ей невыносимо стыдно за своих близких. От отцовской родни она это, конечно, скрывала.

После истории с матерью они сильно повздорили с бабкой – из-за чего, она Алексею не рассказала, коротко буркнув, мол, это не твое дело.

А следом умер ее пьяница-дед, и снова хлопоты, хлопоты. Все было на ней.

И у Турова тоже все было не ах – после проблем на работе у отца случился микроинсульт, и все до ужаса перепугались, и мама, вечно собранная, решительная и подтянутая, резко сдала и постарела, без конца повторяла: «Как же так, Леша? Он же совсем молодой!» Да, тогда впервые мать растерялась. Уставившись в одну точку, часами сидела на кухне. Туров теребил ее, призывал к ответственности, требовал сварить отцу бульон, натереть яблоко, отвезти это в больницу, наконец, поговорить, с врачами. Но мама дрожала, плакала и без конца извинялась: «Не могу, Лешенька! Совсем потерялась, совсем…» Тогда он все взял в свои руки – варил бульон, тер яблоки и морковь, бегал по магазинам, разговаривал с врачами.

Отцу становилось лучше, но вид у него оставался неважный.