Три женщины в городском пейзаже

Ну и вообще навалилось все и сразу – почти полгода отец был на больничном, мама ушла на полставки, чтобы ухаживать за ним. Денег не хватало, настроение было паршивым. Туров носился по магазинам, относил в прачечную тюки с накопившимся грязным бельем, мыл полы, драил туалет, бегал в поликлинику за рецептами и в аптеку.

Жизнь сошла с привычной колеи, и к вечеру он валился с ног.

Градов звонил и ныл, что барабанщик сбежал, ну и черт с ним. «Может ты снова к нам, Тур? Подумай! Мы так набрали! Приходи и послушай – обалдеешь!»

Какое! Ему было не до чего, и уж точно не до Градова с его группой. Мечтал об одном – отоспаться!

С Леной они, конечно, созванивались! Но разговор был коротким: «Я в больнице». – «А я только приехал домой. Как там у тебя?» – «Пока ничего радостного. А у тебя?» – «У меня тоже». – «Ну ладно, прости, мне надо бежать!» – «Беги, конечно! Когда позвонишь?» – «Надеюсь, что завтра. Если получится… Ну или послезавтра. До связи». – «До связи. Пока».

Вот и все разговоры.

Он уговаривал себя, что все проходит, пройдет и эта чертова черная полоса. Конечно, пройдет. Но дурные мысли все равно лезли в голову: «Почему она не хочет встретиться? Нет, все понятно, дел по горло. И все же… Я бы точно выкроил время! Хоть на пару часов, просто так, повидаться. Посмотреть ей в глаза, обнять ее, поцеловать».

Но Лена по-прежнему повторяла: «Нет, не могу, извини. И ради бога, не обижайся – ну правда! Голова кругом – столько всего… Знаешь, иногда мне кажется, что я не справлюсь…» «Справишься! – отвечал он. – Ты и не справишься? Ты сильная, Ленка! Сильная и отважная. Мы оба справимся, не сомневайся! И все пройдет, Лен! Совсем скоро пройдет! И ты еще вспомнишь мои слова!» «Ну да, – вяло отвечала она, – когда-нибудь наверняка…»

В отличие от Турова Лена оптимисткой не была. А может, просто лучше знала жизнь?

Кстати, на похороны люберецкого деда она его не пустила. Он понимал – стыдится. Бабка, мать, дядя Боря, соседи… «Видел бы ты эти поминки! – горестно вздыхала она. – Сплошная пьянка и драки. Мне бы это пережить».

А спустя месяц вслед за дедом ушла и бабка Маня.

Кстати, после похорон бабки Мани нашлись и лыжниковские деньги. Лена сказала, что денег там было прилично. Нет, кое-что бабка им отдавала, но так, по мелочам. Мать с ней скандалила, а толку? Скандалить с бабкой дело пустое. Деньги нашлись под матрасом: три слоя газеты, старые пластиковые пакеты, сверху коричневый из-под картошки, и завернуто все в старую наволочку. Бабка всегда говорила: «на черный день».

– Смешно! Какого она ждала черного дня? – горько усмехалась Лена. – Да вся ее и наша жизни были одним сплошным черным днем! Куда уж хуже, правда? Ну если только война. Бабка была из деревни. В войну наголодались, конечно, настрадались. Но все равно.

Мать с дядей Борей обрадовались, ну и пропили все быстро, за пару месяцев.

Бедная, бедная Ленка! Сколько ей пришлось пережить! А тут он со своими переживаниями.

Спустя почти три месяца после того разговора на даче они увиделись.

– Ехать в Снегири смысла нет, – сразу заявила она. – У меня всего полтора часа.

Туров грустно развел руками – дескать, что тут поделаешь.

Погода была отвратительной, без устали лупил колючий и холодный дождь. Укрылись в киношке. Что там шло – он толком и не понял. Да и какая разница, какая-то древняя комедия с Луи де Фюнесом. Он не смотрел на экран – смотрел на Лену. Головы она не поворачивала, он видел ее тонкий профиль и нахмуренные брови. Осторожно взял ее за руку. Почувствовал, как она съежилась, напряглась, закаменела. Рука была холодной, безжизненной, вялой. «Все пройдет, – твердил он про себя. – И она оттает. Ей столько досталось!»

Проводил до Берсеневки. У двери подъезда, по-дружески чмокнув его в щеку, Лена спешно попрощалась:

– Прости, меня заждались! Сегодня гости, у деда юбилей.

Он молча кивнул.

Странно. Юбилей, а она без подарка, даже цветов не купила. А ему даже не предложила зайти.

Побрел в метро, благо недалеко. И только войдя в него, понял, что забыл надеть капюшон и промок до нитки. Наплевать, на душе было горько и пусто.

На следующий день он заболел – температура под сорок, лающий кашель. Ломало, выкручивало. «Грипп», – понял он.

В горячем бреду спал целыми днями. Просыпался от того, что мокрый – хоть выжимай! И еще от каких-то кошмаров и ужасов. Отдышавшись, еле приходил в себя. Дрожавшими, слабыми пальцами набирал Ленин номер. В Люберцах никто не подходил, а на Берсеневке говорили, что ее нет, а когда будет – не знаем. Он просил передать, что звонил. Что волнуется и очень ждет от нее звонка. Его терпеливо выслушивали и вежливо отвечали, что обязательно передадут.

Но Лена так и не позвонила.

Оклемался Туров через месяц, а слабость была еще долго, вдобавок холодный пот по спине, дрожащие, влажные руки. Да и настроение было паршивей некуда.

Как-то вечером позвонил старый друг Вова Градов. Ржал как конь, орал, как все клево, Туров болезненно морщился.