Три женщины в городском пейзаже

– Какого мужества? – возмущалась Катерина. – Да и вообще – при чем тут мужество? Просто посмотреть на родной город, пошляться по кафешкам – знаешь, какие в Москве кабаки? Все отдыхают – и Европа, и Америка. А сервис какой! Что, не веришь? И правильно, ты у нас совок. И я бы на твоем месте не поверила. А театры, Саш? Ты же была театралкой! А музеи? Как ты любила Пушкинский! И меня таскала. А магазины, Сань? Вы тут таких, извини, и не видели. А что до воспоминаний, – погрустнела Катя, – вот за это не бойся. Город нынче другой, совсем другой, Саня. Не наш, понимаешь? Нашего города нет.

– Ну а если нашего нет, – улыбнулась Саша, – тогда зачем? А вообще-то мне, Кать, надо доехать до Новосибирска. Кровь из носа, а надо… Да и из Москвы, конечно, ближе… Может, я и в Москву не еду, потому что там он неизбежен.

* * *

На их с Гальпериным свадьбе были и мать, и отец. Сели, правда, порознь и правильно сделали. Только не очень сработало – мать все равно суетилась, поглядывая в сторону отца, и дергала Сашу:

– Саш, а отец-то голодный, глянь, тарелка пустая! Я пойду, дочь, положу ему, а?

Саша шипела:

– Мама, отстань! Не маленький, справится!

Мать обиженно поджимала губы.

Уже тогда Гальперин был настроен на отъезд и не скрывал этого. Тогда многие собирались. Скольких они проводили друзей, как ждали писем, как читали и перечитывали их!

В огромной комнате на Сухаревской, доставшейся Гальперину от бабки, почти каждый вечер собирались компании. Саша бесконечно варила картошку, резала тонны винегрета, чистила селедку и пекла блины – накормить эту компанию было непросто. Все делились знаниями и новостями, приводили примеры – куда ехать, что вести с собой. Вся эта публика была отъезжающей – те, что подали документы на выезд, и те, которым это еще предстояло.

Через два года и Саша с Гальпериным собрались уезжать. Требовалось разрешение обоих родителей. Странное дело – мать не возражала. А вот с отцом было сложнее. Саша позвонила ему и попросила о встрече. Сразу предупредила, что разговор предстоит важный. Он удивился, но, кажется, очень обрадовался.

Договорились на Кировской, у небольшого кафе-стекляшки. Кафешка была довольно задрипанной, но выпить горячий чай и съесть булочку с маком или бутерброд там можно было вполне.

Как же она тряслась перед встречей! Гальперин предложил поехать вместе, но Саша отказалась. Увидев отца, чуть не расплакалась – совсем скоро они расстанутся насовсем. Насовсем! Какое страшное слово!

Отец постарел и выглядел растерянным, потухшим. Словно знал, какой предстоит разговор.

На Сашин вопрос «как ты?» усмехнулся:

– Как и положено, Сашка, по возрасту.

Сели за столик, взяли чай и пару бутербродов – Саша поняла, что отец голодный.

Пространные разговоры о том о сем, скупой вопрос про мать. Такой же скупой ответ:

– Все нормально, тоже по возрасту.

Отец спросил про ее семейную жизнь:

– Ты довольна?

– Да, вполне! Живем, слава богу, отдельно, а это уже залог успеха. Ну ты и сам знаешь – с мамой непросто.

Отец молча кивнул.

Она спросила, как Зоя.

– По-разному, – отозвался отец. – То так, то эдак. Но в целом нормально. В деревню уже не ездим – далеко и тяжеловато. Я же говорю – возраст, доченька.

От «доченьки» перехватило дыхание.

Как она скажет ему? Как скажет, что позвонила, потому что ей нужно разрешение на отъезд для ОВИРА. Подпись на бланке, что он не возражает. Не возражает, что его единственная и горячо любимая дочь собралась уезжать. Навсегда. И вряд ли они снова увидятся.

– Пап, – от волнения Саша закашлялась, – у меня к тебе дело.

Отец удивленно вскинул брови.

– Дело? Ну говори! Денег, Сашка? Давай, не робей! Как говорится, чем могу! В кооператив решили вступить? Или машину покупаете?

Саша медленно покачала головой:

– Ни то и ни другое, пап. Мы… – Слова застревали в горле. – Мы собрались уезжать. Совсем, понимаешь? Ну, эмигрировать.

Отец молчал и смотрел на нее недоуменно, растерянно. Было ощущение, что он не понимает, о чем она говорит.

– Пап! – Саша боялась, что еще секунда – и она расплачется. – Ты меня слышишь? Ты вообще понимаешь, о чем я говорю? Папа! Ну скажи что-нибудь, я тебя умоляю!

– Зачем? – наконец выдавил отец.

– Что – зачем? – переспросила Саша.

– Зачем ты уезжаешь?

Усмехнувшись, Саша откинулась на стуле.

– Ну знаешь… сложный вопрос. Сложный и простой. Как будто ты сам не знаешь, зачем уезжают!

Отец покачал головой:

– Eй-богу, не знаю.

– Мы так решили, – жестко ответила Саша, – я и мой муж. А от тебя мне нужно разрешение. Твоя подпись, что ты не возражаешь! Вот и все!

Отец внимательно, пристально посмотрел на нее, и Саша сникла под его взглядом. Прихлопнув ладонью по столу, он резко сказал:

– Так вот, Саша, я возражаю. Как ты сказала? Вот и все, только подпись? Вот и все? И больше ничего, верно?

– Верно, – подтвердила она, – только подпись, все именно так.

Отец поднялся, медленно натянул шарф, надел кепку, потянулся за пальто, надел его и не спеша стал застегивать пуговицы.

Потом поднял глаза на дочь и твердо повторил:

– Я возражаю, Саша. Воз-ра-жаю! И не подпишу, извини.