Три женщины в городском пейзаже

Она смотрела, как он выходит из стекляшки, и думала об одном – все пропало. Всё. Вся их запланированная жизнь. Что она скажет Гальперину? И вообще – что теперь будет? Об отце в эти минуты она не думала. Вернее, о том, что будет потом. Как она будет его уговаривать. Увещевать. Убеждать, что это ее жизнь, ее и только ее, и он не имеет права. Да, не имеет! Потому что – где он был? Где он был сколько лет? Носил подачки, дарил ерунду? Давал копейки на ее содержание? Мучил мать и ее? И вот теперь он решил, что может распорядиться ее судьбой и ее жизнью? Как бы не так!

Кипя от злости, Саша выскочила на улицу. «Ну я вам устрою! Я вам такое устрою!» Бежала по Кировской и в голос ревела. Из автомата позвонила Гальперину. Орала как резаная.

Муж оставался на удивление спокоен:

– Не мы одни. Вспомни, такое со многими случалось. Разберемся, Сашка! Разрулим. И вообще – когда ты приедешь домой?

Ничего они не разрулили – отец трубку не брал. Зоя сухо отвечала: «Нет дома, когда будет, не знаю». «Лежит в больнице». «Уехал по делам».

Саша просила дать адрес больницы. Усмехнувшись, Зоя ответила:

– А для чего? Выбить из него разрешение и заодно довести до инфаркта? Неужели ты не понимаешь, что этим ты его окончательно добьешь? Володя – человек слова! Сказал как отрезал! Знаешь, Саша, никому не хочется иметь дочь – предателя Родины. Справку твою надо брать в ЖЭКе. Все всё узнают – соседи, друзья, родственники. И как ему, коммунисту, после этого жить?

Господи, коммунисту! Сколько раз Саша слышала от отца политические анекдоты и критику власти! А теперь он, оказывается, коммунист! Ну просто смешно!

– Не позорь его, – резко сказала Зоя. – И вообще, оставь нас в покое!

– Обычное дело, – прокомментировал Гальперин, когда Саша пересказала ему этот разговор. – Боятся. Такое поколение, Саш! Это у них в крови, и их, увы, не переделать.

Саша впала в отчаяние. Вскоре и храбрый Гальперин начал сходить с ума, и его можно было понять: какой-то безумный старик руководит их жизнью и решает за них. Нет, невозможно. А выхода не было.

Роль миротворца взяла на себя мать. Попросила Сашу заехать, но про то, что будет отец, не сказала. Шепнула только в коридоре:

– У нас папа, дочка, приехал мириться. Так что ты уж поласковее. Ну ты меня поняла.

Саша сняла плащ и зашла в комнату. Отец сидел за столом. Перед ним стояла полная чашка с чаем.

– Привет, – сухо бросила Саша.

– Привет, – буркнул отец.

Мать, как ни странно, сообразила и выскочила на кухню.

В комнате воцарилось молчание.

Отец встал и прошелся по комнате. Подошел к окну.

– Как же так, Саша? – не оборачиваясь, сказал он. – Как же так получилось? Ведь я… – Резко развернулся и закричал: – Ведь я все эти годы был рядом, давал все, что нужно! Фамилию тебе дал, отчество! Признал тебя, Александра! – Он с отчаянием махнул рукой. – Признал и принял. Сразу принял, как только ты родилась. Тебя, незаконнорожденную. Не отказался от тебя. Несмотря на Зою Николаевну, несмотря на все остальное! А ведь знаешь, как могло все повернуться? Не знаешь! И из партии могли турнуть, с работы! Ты думаешь, мне было просто? Было просто принять эту ситуацию? А ты, Саша, со мной вот так!

Ошарашенная, Саша расхохоталась.

– Ты это серьезно? Вот это все ты серьезно? – Руки тряслись, как у пьяницы. – Ты не смеешься, пап? Ты не шутишь?

Растерявшись, отец молчал.

– Так что там у нас? Ты меня осчастливил? Не бросил, признал, помогал деньгами? Дал свою фамилию – боже, какая честь! Какая незаслуженная честь, папа! Меня, незаконнорожденную, и признали! Собственный отец, с ума сойти, правда? Признал единственную дочь! Которую, кстати, хотел! Или неправда? Может, мне в ноги тебе броситься за то, что не отказался?

Он молчал.

Саша продолжала, чувствуя, что у нее начинается истерика:

– Прости, поняла, осознала. Наконец осознала благородство твое, великодушие, душевную щедрость! Все помню, не сомневайся. И за все – низкий поклон. Только, папа… Впрочем, ладно, не о чем говорить! Все, разговор окончен. – Вскочив с дивана, Саша бросилась в коридор.

Вслед за ней бросилась мать – наверняка стояла под дверью.

Сорвав с вешалки плащ, Саша выскочила на улицу. Трясло, как в лихорадке. Отца она тогда ненавидела. Всех она тогда ненавидела. Как добралась до дома, как не попала под машину, как вообще выжила – не понимала.

Гальперин ни о чем не спросил – и на этом спасибо!

Мать названивала по десять раз на дню, но Саша к телефону не подходила.

Через неделю Гальперин написал в Верховный совет – так, мол, и так, посоветуйте, как нам быть. А еще через месяц позвонил отец и назначил им встречу в ОВИРе. Встретились как посторонние – в сторону отца Саша не посмотрела. Хорошо, что был Гальперин, он и общался.

Заняло все минут пятнадцать, не больше, – пригласили в кабинет, где их встретила суровая дама с морковными губами и презрительным выражением лица, отец подписал документы, и, собственно, всё.

Саша вышла на улицу. Следом вышли отец и Гальперин. Она отвернулась.