Три жены

– Ты бы забежал, – ухватила его за рукав на лестнице безбровая, – У меня там у-у-ух, дым коромыслом!

– Пойдем, пойдем, – ухмыльнулся Волк. – Не боишься каторжника к себе зазывать?

– Боюсь, заглянуть до отъезда не соберешься…

В большой комнате за раздвижным широким столом сидела компания человек в двенадцать. На Волка внимания никто не обратил. Все были уже хорошо поддатые и говорили вслух одновременно.

– Хорошо живешь, – крикнул Волк в ухо безбровой и хотел было подсесть к общему столу, но она потянула его за собой:

– Ну их, пойдем со мной.

Привела на кухню, закрыла дверь, достала коньяк из шкафчика, две рюмки.

– Хорошо живешь! – снова повторил Волк.

– Не смотри так. Я не из твоих. Осветителем в театре работаю и уборщицей по совместительству.

– А эти – кто? – ткнул Волк пальцем в сторону закрытой двери.

– Да какое мне дело. Кто – с работы, кто – из дома. Я и не знаю там многих. Все, что на столе, они с собой приносят. А я рядышком обитаю…

– Вот устроилась, – хмыкнул Волк.

Он не знал, о чем еще говорить с этой женщиной, которая при ближайшем рассмотрении оказалась старше него лет на десять. Но ей, похоже, и не нужны были разговоры. Протянув Волку до краев наполненную рюмку, она села ему на колени.

– На брудершафт?

– Чего?

– Вот так. – Женщина протиснула свою руку под его. – Пей.

– Неудобно…

– Давай!

Выпили.

– А теперь целоваться…

Сашка снова хмыкнул и откинул голову, а эта бестия впилась в его губы как настоящая пиявка. Тело рвануло изнутри. Женщина отстранилась и удивленно приподнялась у него на коленях:

– Ого! Быстрый ты! Еще по рюмочке?

– Давай! Только закуски тырни там со стола…

Безбровая вышла, Сашка прошел в коридор, достал из куртки папиросы. Посмотрел, как его женщина бегает вокруг стола и складывает на тарелку куски. Толстая блондинка схватила ее за руку и в полуоткрытую дверь показала на Волка. Хозяйка что-то начала отвечать. «Ну вот, – подумал Волк, – зацепилась».

Он затянулся и собирался вернуться в кухню. Перед кухней была еще одна дверь. Спальня? Уж не здесь ли придется ее обихаживать? Из-за двери неожиданно раздался грохот. Сашка замер. Никто из гостей не обратил на это никакого внимания. Может быть, не слышали?

Он рывком открыл дверь. Среди голых стен стояло только старое засаленное кресло. Посреди комнаты на полу, обхватив голову руками, сидел человек, а вокруг него пол был усеян мелкими щепками.

– Эй, ты чего? – Сашка тронул его за плечо.

Ох, какие глаза полыхнули на него – безумие, боль.

– А ты чего?

Волк пригляделся к деревяхам, разбросанным по полу: похоже, раньше это была гитара.

– Зачем же ты ее грохнул?

– Да еще не в первый раз… – задумчиво продолжил мужчина, рассматривая щепки.

С тем же интересом он уставился на Сашку. Взгляд, оттаивая, теплел. Подошел, провел рукой над своей головой, потянулся к Caшкиной голове.

– Да мы с тобой одинаковые, – засмеялся. – Ну прямо близнецы-братья…

Смех перешел в кашель, кашель снова в смех. Сашка не двигался. Стоял и смотрел. Где-то он уже его видел. Очень-очень давно. В детстве, может быть. Нет, не вспомнить…

В дверь заглянула безбровая. Вскинула черточки нарисованных бровей, лоб пошел морщинами:

– Я закуску принесла…

– Пошли, брат. – Мужчина нежно обнял Сашку за плечи, повел на кухню. – А гитару я потом склею, – пообещал он. – Мне ее цыгане подарили. Ей больше ста лет. Говорили, триста, но я не верю…

– Цыганам верить нельзя, – вспомнив о Жанне, Сашка отодвинул рюмку и налил себе полный стакан коньяку.

– И то верно, – ласково сказал мужчина, подвигая второй стакан.

Они выпили. Мужчина так и не снял руку с Сашкиной спины. Сидел и все разглядывал его. И говорил удивительно, и смотрел… как… Так смотреть на него мог только отец. Странно, его отец огромного роста, а этот маленький, щуплый, – а похожи. Ужасно похожи. Волку вдруг показалось, что он вернулся домой… Только вот…

Коньяк кончился, и мужчина, вздохнув, отправился в общую комнату.

– Не буду мешать, прощай, близнец.

Дверь за ним закрылась, а Сашка все сидел и смотрел ему вслед. Безбровая снова плюхнулась ему на колени:

– Ну что уставился, не узнал?

– Кого?

– Высоцкого…

Ну конечно! Господи, как же он… Голос… Голос, который знаком с самого раннего детства. Обрывки мыслей, снов, мечты стали свиваться в кольца, потом в цепочки, потом превратились в один огромный снежный ком, и понеслась лавина… Отец – Даша. Мать – Регина. Жанна. И ангелы, ангелы, ангелы…

Временами он приходил в себя, цепенея над обнаженным телом безбровой, которая только слабо поскуливала. Он повторял все то же и то же движение с убийственной настойчивостью. И где-то там, на самом пике блаженства, которое все равно не зависит от того, кто там под тобой на смятых простынях, он, взлетая на ангельские высоты, уплывая в вечность, молил: «Господи, где ты, моя девочка?» А маленькая девочка в одном, непременно в одном носке, смотрела на него и улыбалась светло…

29