Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Рыков рассказывал об особенностях «переходного периода», который, конечно, нельзя рассматривать как окончательный выбор тактики построения социализма. Он отказался от многих своих первоначальных взглядов, которые защищал еще в 1917-м. «Они доказывали, что социализма в СССР, без пролетарской революции на Западе, нельзя построить из-за технической отсталости хозяйства. Мы отвечали, что при нашей правильной политике мы его построить, несмотря на отсталость, можем», — провозглашал, к восторгу делегатов, председатель Совнаркома не без лукавства. Зиновьевцы не упустили случая напомнить Рыкову о его уже ставших легендарными спорах с Лениным, в которых Алексей Иванович как раз настаивал на ожидании социалистических революций в развитых европейских странах. Но, по большому счету, осудить Рыкова за легкомысленную переменчивость и хамелеонство не мог никто. Большевики уже больше восьми лет не мытьем, так катаньем удерживали власть — и за это время лавировать и отчасти «менять окраску» приходилось всем крупным политикам. И не только большевикам, но и их противникам — тем же лидерам Белого движения, к тому времени сплошь оказавшимся в эмиграции. Это никого не удивляло. В послереволюционное время год шел не за два, за все десять — по темпам и радикальности перемен в первую очередь.

Биографы Рыкова перестроечной поры не любили вспоминать об этом съезде, об этих речах. Рыков тогда явно стал союзником еще не всесильного, но уже грозного Сталина. Не по принуждению, не из страха, а по соображениям принципиальным. Новая оппозиция не была иллюзорной, ее поддерживали многие партийные организации, начиная с одной из крупнейших — Ленинградской. И Рыков понимал, что в случае укрепления своих позиций НЭП они задушат, да и его лично переведут на более скромную должность. Наверняка у них имелся кандидат на вакансию главы правительства. Хотя бы тот же Каменев, в спорах с которым прошел для Рыкова чуть ли не весь 1925 год. Заодно Рыков защищал Бухарина, которого «новая оппозиция» пыталась превратить в «мальчика для битья», считая именно его главным идеологом «обогащения». Так и пойдет: Рыкова будут воспринимать едва ли не как приложение к Бухарину, к его теоретическим замыслам. Это большая натяжка: председатель Совнаркома был вполне самостоятельной фигурой, и в среде красных директоров и «товарищей на местах» уже в 1925 году имел куда более весомый авторитет, нежели Бухарин, который действительно проявлял себя только как идеолог — и достаточно противоречивый. Борясь с оппозицией, Рыков защищал НЭП, защищал идею союза с крестьянством, с середняком, без которого экономика рухнет, — и оказался сильным, быть может, ключевым союзником Сталина в этой битве.

И Сталин в одном из своих выступлений явно отблагодарил Рыкова, защищая его от фантазеров из «новой оппозиции», которые «выработали платформу об уничтожении Политбюро и политизировании Секретариата, т. е. о превращении Секретариата в политический и организационный руководящий орган в составе Зиновьева, Троцкого и Сталина. Каков смысл этой платформы? Что это значит? Это значит руководить партией без Рыкова, без Калинина, без Томского, без Молотова, без Бухарина. Из этой платформы ничего не вышло… потому что без указанных товарищей руководить партией нельзя»[113]. То есть Сталин протягивал руку Рыкову, отмечал, что руководителя исполнительной власти нельзя отстранять от важнейших партийных решений.

Предсовнаркома боевито провел весь съезд — и опрокинул давнего конкурента. Отныне исполнительная власть подчинялась ему безоговорочно — и Рыков сразу затеял новые громкие дела — такие, как строительство Турксиба. Подразумевалось, что Каменев таким начинаниям противился или попросту был не способен на их проработку.

^{Предложения Рыкова по докладу Каменева о хозяйственном положении в деревне и кулацкой опасности. 7 октября 1925 года [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 56. Л. 86, 87]}