Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

^{Письмо Рыкова и Томского Сталину о своей поддержке генеральной линии партии. 1 декабря 1932 год [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 195. Л. 148, 149]}

Ему иногда подавали лучи надежды: Рыков оживился, он отчасти поверил, что еще сумеет получить достойную работу, вернется в политику, вернется в партийную жизнь. Он был готов и к новым компромиссам. Продолжались ли в это время контакты Рыкова с оппозиционерами? Он сознательно старался не вызывать подозрений во «фракционной активности» и как можно реже общаться с Бухариным и ему подобными товарищами. Их низвергли глубже, чем Рыкова.

Все это было до взлета Николая Ежова, который сразу сделал ставку на борьбу с уклонистами всех мастей и времен, связав их в единый подпольный троцкистский фронт.

Для Рыкова изведать на собственной шее падение после взлетов оказалось делом психологически невыносимым. Но Рыков в свои последние, наркомовские, годы боролся за жизнь, старался избежать «петли». Он сохранял остатки своего волжского жизнелюбия и даже, как и другие наркомы, проводил политику омоложения в своем ведомстве, менял кадры по всей стране. Но среди близких не скрывал, что «наркомовская» ссылка его огорчает. Рыков говорил домашним с грустной иронией: «Ну вот, теперь я — главный почтмейстер». Эта «крамольная» фраза попадет и в будущие следственные показания против Рыкова…

Ушел ли он тогда «из политической борьбы»? В первые месяцы после отставки с поста предсовнаркома бороться с оппонентами ему мешала депрессия. Позже — осознание бессмысленности этой борьбы. С признанными правымион начиная с 1931 года встречался крайне редко, за несколько лет — два-три раза. Рыков понимал, что такие встречи могут дискредитировать его, а местом наркома все-таки дорожил. Да, мог ворчать на власть в узком кругу, отмечать ошибки руководства, на которые он указывал еще два-три года назад. Не более.

2. Нарком связи

В первые месяцы руководства наркоматом Рыков, как и в юности, проявил себя грандом самообразования. Он доставил домой целую машину специальной литературы на разных языках и бросился ее изучать. На это ушло несколько недель. Это была не только профессиональная обязанность, но и своеобразная терапия. Погружаясь в неведомый (абсолютно новый для него) мир связи, он отвлекался от политической суеты, которая совершенно загнала отставного предсовнаркома. А заодно — изучал новую для себя отрасль. Не Фенимора Купера же ему было читать? Он понимал, что невозможно за несколько недель и даже месяцев стать профессионалом в новой области. Опытным связистам Рыков открыто говорил: «Я сейчас — как ученик». Но его управленческая хватка вскоре превратила Алексея Ивановича в одного из самых компетентных наркомов. Когда-то он призывал подчиненных к такой самообразовательной работе, теперь должен был самому себе доказать, что все еще способен окунаться в новую отрасль. Так было после 1917-го. Почему бы не повторить «подвиг» через четырнадцать лет? Возникли, конечно, и помехи — и прежде всего возраст, нездоровье, психологическое опустошение, открытая неприязнь председателя Совнаркома Молотова и других самых влиятельных руководителей партии и исполнительной власти.

^{Рыков. 12 сентября 1933 года [РИА Новости]}

Но, переборов себя, за работу Рыков взялся без капризов, которые некоторые приписывали «бывшему главе правительства». Это только у Корнея Чуковского все звучало почти идиллически:

У меня зазвонил телефон.
Кто говорит? — Слон.

Как будто это привычное дело для каждого советского ребенка! Вовсе нет. Тогда эту сказку читали как нечто фантастическое, футуристическое, из жизни далекого будущего, когда будет хватать и телефонов (даже домашних!), и шоколада.

Отрасль — весьма важная — считалась одной из самых отстающих. В США один телефон приходился на 15 человек, в Германии — на 20, в СССР — на 400. И даже в Москве один телефонный аппарат приходился аж на 30 человек — разумеется, включая служебные и уличные общественные аппараты в будках. Личные телефоны при этом были еще большей редкостью, которую воспринимали как чудо света. Притчей во языцех стала коррупция бюрократов, от которых зависела установка телефонов. «В любом городе легче поставить телефон за взятку, чем по распоряжению наркома», — говорил Рыков, изучив свое новое хозяйство. Конечно, отчасти он работал на публику: такова извечная традиция — критиковать предшественников, хотя бы косвенно. Даже если предшественник — предыдущий нарком почт и телеграфов Николай Антипов, — по сути, был твоим подчиненным и выдвиженцем. Но мало кто мог поспорить с тем, что по части связи Советский Союз отстает от развитых стран, как мало на каком другом направлении. Требовались «умные» капиталовложения и в науку, и, например, в оснащение провинциальных отделений связи элементарным водопроводом. СССР с трудом прорывался на уровень ХХ века.