Три жизни: Кибальчич

В то жаркое майское утро тихо и безлюдно было на улицах Закоропья: спрятались в садах убогие хаты под соломой, сушились на шестах рыбацкие сети, куры, разинув клювы, купались в пыли; на плетнях красовались глиняные горшки, и на одном из них трясогузка подергивала хвостиком. Пахло дымом и вареной картошкой с луком — кое-где во дворах топились летние печи.

— Все ребята на Десну убегли, — сказал Грицько, — купаться. Пошли пока к моему батьке в кузню. Там интересно.

Мальчики прошли через тесный двор, мимо чисто выбеленной хаты, по огороду, где тыквенные плети пустили длинные усики, и впереди, на берегу Карповки, Коля увидел деревянное строение с плоской крышей. Дверь была открыта, и из нее прозрачной пеленой выплескивался дым: что-то там, в темноте, ярко горело, и, подходя ближе, Коля услышал звонкие удары: сначала тоненький — "дзинь!", а потом басовитый — "дон!".

Первым вошел в кузню Грицько и втянул за руку Колю.

Дохнуло раскаленными углями, едким дымом, сразу защипало в носу, и глаза наполнились слезами. Наверное, из-за них Коля вначале ничего не мог разглядеть. Но вот слезы высохли, глаза привыкли, и он увидел пылающий горн, наковальню, кадку с водой. На стенах висели косы, подковы, еще какие-то металлические штуки, и в них играли огненные отсветы. А у горна и наковальни стояли два человека в кожаных фартуках, и кожаных штанах, облегающих сильные ноги. Один был могучим богатырем с бородой и длинными волосами, подвязанными лентой, и на его смуглом лице под густыми бровями весело и озорно сверкали такие же, как у Грицька, карие глаза. Другой был совсем молодой, стройный, с добрым, даже каким-то женственным лицом.

— Тату, — сказал Грицько, — мы посмотреть. Это мой новый друг, Коля… Коля Кибальчонок.

— А, — сказал могучий бородач. — Нашего отца Ивана сын? Тогда давай знакомиться. Тоже Иван. Иван Тарасыч Зацуло.

Ладошка Коли утонула в огромной черной ручище. Но очень осторожно пожала эта ручища Колины пальцы.

— Что же, раз хлопцы посмотреть пришли, — повернулся Иван Тарасыч к молодому, — покажем?

— Покажем, Иван Тарасович.

— Становись, Грицько, к меху, — приказал мастер повелительно. — Ты, Михайло, к горну. Начнем, друзи.

Тяжко задышал мех: пых-пых-пых! Это Грицько качал его ногой.

Запылали в горне угли — все ярче, ярче! Словно маленькое солнце горит.

Взял Михайло длинными щипцами бесформенный кусок металла, сунул его в горн — заалел металл по рваным краям, побежали по нему искорки, стал раскаляться все сильнее, вот уже и не отличить его от углей пылающих.

— Пора, Михайло!

И уже на наковальне огненный кусок.

А по нему Иван Тарасыч молотом — бом! И искры в стороны. Еще молотом — искры по всей кузне солнечными брызгами.

Теперь на наковальне лепешка раскаленная.

А удары по ней все осторожнее, тише да бережнее.

И в руках у Ивана Тарасыча теперь другой молот, поменьше.

А Михайло одной рукой щипцы держит, ими блин красный переворачивает, в другую, правую, молоточек маленький взял.

— Наводи, Михайло!

Маленький молоточек — дзинь! — по лепешке металлической, расплавленной. И куда молоточек показал — молот: дон!

И происходит на глазах завороженного Коли чудо: под волшебными ударами превращается блин раскаленный в серп, сначала только наметился он, потом ясно обозначился и вот уже точно серп, каким жито жнут, только сейчас он на месяц похож в черном украинском небе, потому что цвет у него лунный.

— Дзинь-дон! Дзинь-дон! — все осторожнее, все тише.

— Готово, Михайло!..

Вытирает пот с лица Иван Тарасыч рушником вышитым.

А Михайло месяц-серп с наковальни щипцами — и в кадку!

Шипение, бульканье, пар — ничего в кузне не видно!

Только слышен голос Ивана Тарасыча:

— Вот, хлопци, дела какие. Огонь — друг наш. Только надо управлять им научиться. И он таких дел людям наделает — радостных.

"Огонь — друг наш…" — повторяет Коля и видит другой огонь, беспощадный и страшный, тот, что сжег 67 целую улицу напротив его дома и лютой смертью казнил невинную корову Пётренок.

…Пар рассеялся, и держит в щипцах Михайло выкованный серп, до поры покрытый окалиной, совершенный по своим формам.

— Грицько, где ты? — послышались голоса.

— Хлопци с Десны пришли, — сказал Грицько. — Побигли!

Весь день, забыв про дом и гостей, Коля Кибальчич провел в Закоропье, с новыми друзьями. Обедали в хате Грицька вместе с Иваном Тарасычем, его женой Марией и пятью братьями и сестрами Грицька — ел из общей миски суп с галушками, макал зеленый лук в крупную серую соль, и еще смутные, неясные мысли терзали его: "Почему так бедно живут эти добрые, веселые люди? А у нас или у Сильчевских во время обеда…" И дальше трудно было думать ему. Потом опять играли, теперь в "казаков-разбойников", и, спасаясь от погони, "разбойник" Коля Кибальчич, преодолевая высокий плетень, порвал штаны нового матросского костюма. Потом — а дело уже шло к вечеру — были прятки, и какое, оказывается, это наслаждение: под огромными лопухами, в зеленоватом сумраке распластаться на влажной жирной земле, замереть, почти не дышать и видеть у самого своего носа, как навозный жук катит круглый шарик.