Три жизни Красина

Красин заговорил о Пушкине, пушкинских местах, где ему довелось побывать. Старик оживился. Он понял, что «красный посол» не только умён, но и великолепно образован. Много знает, встречался с интересными людьми. Они говорили по-русски, и это было тоже праздником для хозяина.

Теперь уже слушал Красин. Онегин говорил тихо, с натугой. В интонациях его голоса легко было угадать подлинную любовь и даже страсть к тому, что уже давно называют «Пушкинианой». Но что слова...

Александр Фёдорович силится встать: окаянная подагра!..

Красин помогает Онегину подняться с кресла. Хозяин открыл какой-то ящик стола и вытащил из него пакет, объёмистый, пожелтевший.

— Я, милостивый государь, ещё в шестидесятых годах прошлого столетия начал собирать всё, относящееся к Пушкину. Но вот эта реликвия, сделавшая музей музеем, была подарена мне Жуковским. Нет, нет, не тем, не Василием, а его сыном Павлом, с которым я имел честь состоять в дружбе с гимназических лет. Это была рукопись Пушкина...

...В 1883 году Павел Васильевич Жуковский, сын прославленного поэта, до того довольно легкомысленно распоряжавшийся доставшимися ему в наследство от отца пушкинскими реликвиями, сделал серьёзный шаг. Он отдал своему другу пакет с семьюдесятью пятью, большей частью неизданными, произведениями, Пушкина. Ещё через два года он подарил Онегину бумаги, хранившиеся в семье Жуковских и имевшие отношение к обстоятельствам дуэли и смерти гения русской литературы. Тогда же Онегин получил от Жуковского первое посмертное издание сочинений А. С. Пушкина.

Почти ежегодно Павел Васильевич Жуковский прибавлял к коллекциям Онегина новые сокровища; в числе их была подлинная маска с лица погибшего поэта, портрет Пушкина в гробу и многое другое. На титульном листе первого тома сочинений Пушкина была резолюция царя Николая I, ненавидящего поэта. Царь писал о своём согласии на издание собраний сочинений Пушкина: «Согласен, но с условием выпустить всё, что неприлично из читанного мною в „Борисе Годунове“, и строжайшего разбора ещё неизвестных сочинений».

Потом Красин не раз заезжал на улицу de Marignan. Если Александр Фёдорович чувствовал себя сносно, они бродили по комнатам, рассматривали книги, рукописи перевода «Пиковой дамы», сделанного Мериме, или любовались картинами А. Иванова, Тараса Шевченко, Похитонова. Онегин давно уже собирал не только пушкинские автографы, но и рукописи Тургенева, Толстого, Гоголя, Лермонтова, Герцена.

Красин чувствовал, что старик чего-то не договаривает.

Собственно, свой первый визит к Онегину Леонид Борисович нанёс не только с познавательной целью. Ему было известно, что в Москве и в ленинградском Пушкинском доме очень беспокоились за судьбу Онегинского музея. Александр Фёдорович стар, всё время болеет. В 1920–1921 годах до Москвы докатились слухи, что он умер, а музей не то пошёл с молотка, не то продан в Америку. На поверку слухи оказались ложными. Онегин жив, содержит свой музей в идеальном порядке и даже несколько пополнил коллекции.

Красин как-то вызвал Александра Фёдоровича на откровенность, и старый пушкинист признался, что очень обеспокоен судьбой музея. Жить ему осталось недолго. А музей? Онегин рассказал Красину, что ещё 30 апреля 1909 года он уступил своё собрание в собственность императорской Академии наук. Но по договору, подписанному с русским послом в Париже, Извольским, всё имущество музея оставлено Онегину на пожизненное хранение. Те 10 тысяч рублей, которые он получил от академии, были предназначены только для пополнения коллекций и содержания их в надлежащем порядке. Прошли годы. Грянула мировая война. Извольский сбежал из Парижа, когда к нему подходили немцы. Онегин остался. А потом революции в России — Февральская, Октябрьская. И захлопнулась дверь. Пугающие слухи и злобное шипение белоэмигрантского отребья. Кто такие большевики? Осталась ли в России Академия? И вообще, интересует ли новых хозяев бывшей империи наследие дворянского писателя Пушкина? Ничего этого Онегин не знал. Его личные средства давно иссякли. Не осталось и здоровья...

Александр Фёдорович замолчал, беседа его утомила...

Не было необходимости продолжать рассказ. Леонид Борисович знал о музее многое, и его визиты к Онегину не были случайными. Ещё до отъезда из Москвы Красин со слов Анатолия Васильевича Луначарского узнал о поездке в Париж в 1922 году представителя Пушкинского дома Академии наук и о его переговорах с Онегиным. Представитель оказался недостойным порученной миссии, переговоры неожиданно оборвались. Это, конечно, усложняло общение Красина с Онегиным.

Леониду Борисовичу, когда он бывал здесь, у Онегина, делалось просто не по себе от мысли, что он не сумеет, не сможет убедить старика завещать свои уникумы советскому народу. И это действительно трудно было сделать. Но Красин не жалел сил.

Прежде всего он распорядился выделить музею необходимые средства, связался с Пушкинским домом в Ленинграде и часами рассказывал Онегину о том, как почитают, как любят Пушкина на родине, показывал ему новые издания поэта, виды города Ленина, Святогорского монастыря.