Три жизни Красина

Игнатьеву удалось поднакалить атмосферу во влиятельных финских инстанциях. Один за другим сыпались официальные запросы об узнике. На каком основании его держат без предъявления обвинения около месяца? Что это, простое нарушение тюремных правил? Нет! Нарушаются и попираются законы страны. И борьба за освобождение Красина из застенка стала в какой-то, пусть и небольшой мере пробным камнем, с помощью которого прогрессивно мыслящие люди Финляндии хотели, наконец, узнать, а есть ли вообще финляндская конституция?

Счёт времени шёл уже на часы. Антонина Григорьевна, не отдыхая, несмотря на холодные апрельские ветры, кутаясь в платок, не отходила от ворот тюрьмы.

В Петербурге опаздывали. У начальника петербургского губернского жандармского управления, которому было поручено собрать улики и получить от прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты приказ на перевод Красина в столицу, ничего ещё не готово...

В растерянности жандарм писал в департамент полиции.

«Уведомляю... что привлечение к формальному дознанию в порядке 1034 статьи уголовного судопроизводства Леонида Красина не состоялось ввиду отсутствия соглашения на это товарища прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты. В. Е. Корсак, вследствие полного недостатка юридических данных для означенного привлечения, почему и не предъявлено финляндским властям требования о выдаче Красина».

Департамент полиции всполошился.

Отсутствие юридических данных — да там с ума все посходили, в этой судебной палате! Данные будут добыты в ходе судебного процесса, а с финляндских властей хватит и доносов агентов охранного отделения, рапортов филёрской слежки.

...И они опоздали. Согласно законам великого княжества Финляндского Красина выпустили из тюрьмы, и он сразу же перешёл на нелегальное положение.

Полиция опоздала на сутки. Через сутки пришло обвинительное заключение, на «законном» основании передававшее Красина в руки столичных жандармов.

Обвинительные документы рассказывали об участии Красина в социал-демократической пропаганде группы Бруснева, и о новой ссылке в Нижний Новгород, глухо говорили о Никитиче — Красине — агенте ленинской «Искры», и что-то очень невнятно утверждали о его видном участии в противоправительственных действиях 1905–1907 годов. Были ещё зловещие агентурные донесения, намекавшие на то, что Никитич руководил боевыми дружинами партии. Если бы эти донесения были подкреплены неопровержимыми уликами, виселица Красину была бы обеспечена. О многом, видимо, не знали охранники. Вот и выпустили из рук инженера Красина, подпольщика, члена ЦК РСДРП — большевика Никитича. Это его и спасло...

Он был удачливым строителем железных дорог и электростанций. Математиком. Электриком. Технологом. Он мог в уме рассчитать ту самую «балку преткновения», о которую споткнулся не один сокурсник по институту.

Наедине же с этой двухколёсной штукой он чувствовал себя не очень уверенно, несмотря на давнее с ней знакомство.

Велосипед в Тюмени встречался редко. На велосипедиста указывали пальцем.

В Нижнем он часто видел полицейского, важно восседавшего на трёхколёсном велосипеде.

Три колеса — это хорошо для утоптанных дорожек Нижегородской ярмарки.

Но по талым финским тропкам вряд ли можно пробраться и на двух.

Велосипед вихляет, как подвыпивший извозчик. Переднее колесо скользит на ледяных наростах едва оттаявшей дороги.

Леонид Борисович когда-нибудь расскажет об этом экзотическом путешествии, когда он, выбравшись из Выборгской тюрьмы, очутился на нелегальном положении и добирался тайком до столицы Финляндии. Рассказ прозвучит почти неправдоподобно. Он ничего не прибавит, разве что забудет упомянуть о том, как твёрд ещё в апреле слежавшийся финский снег на обочинах. И как несовершенен велосипед системы «Дуке».

Путь до Гельсингфорса — не увеселительная прогулка. Особенно весной, и тем паче, когда приходится пробираться затаёнными лесными дорогами, далеко стороной объезжая деревни, не смея показаться в маленьких городках и посёлках.

В апреле лесные дороги пустынны. Лесорубы уже разошлись по домам, а сплавщики ещё не появлялись. Редко-редко встретится лошадёнка, по-зимнему ещё лохматая. Укутанный седок, пригревшись на ласковом апрельском солнышке, то ли спит, то ли грезит наяву.

Но, завидев путника на велосипеде, начинает усиленно работать кнутом.

Проклиная случайную встречу, Красин сворачивает в сторону, вязнет в талом снегу. Он устал. И уж если нужно спешить, то самое лучшее, что он может сейчас сделать — немного передохнуть. Рядом с дорогой хвойная чащоба. Нетронутый снег, чуть осевший от тёплого воздуха. Застарелые, заплывшие талой водой чьи-то следы.

Чем глубже, тем холодней дыхание елей. Там ещё зима. Только редкие солнечные поляны и серо-белый снег.

Леонид Борисович, тяжело отдуваясь, садится на ствол давно свалившегося дерева.