Три жизни Красина

Она уже не раз выступала в таких концертах! Её взволновало не предложение о концерте, а сам Леонид Борисович. Удивительный человек. За такими идут в огонь и в воду. Им верят без доказательств. Но почему? Ведь он произнёс всего несколько слов. И она не знает о нём ровно ничего. Интуиция? Актёрское чутьё на людей? Может быть!

Баку давно уже спит. В темноте не видно города, и только набережная пунктирами фонарей отчеркнула берег от моря. Светится губернаторский дом. И в губернском жандармском управлении тоже огни.

Комиссаржевская зябко поводит плечами.

Почему она вдруг вспомнила о жандармах?

Она их не боится.

А что, если этот концерт устроить в обширнейшей квартире жандармского полковника. Прекрасно, нет, право, это замечательно. Никаких подозрений и максимум богатой публики. Бакинская знать никогда не откажет жандарму.

А теперь спать...

— Вот ваш билет, Леонид Борисович!

Красин лезет в карман, достаёт бумажник, отсчитывает пятьдесят рублей и вручает их Комиссаржевской.

— Но, Леонид Борисович, это же пригласительный, спрячьте ваши деньги!

Красин читает. Действительно, пригласительный. Но, позвольте, его приглашает на концерт жандармский полковник!

У Комиссаржевской от смеха слёзы. У Красина такое лицо, словно он раскусил стручок мексиканского перца.

— Ага, дорогой Леонид Борисович, куда это девался ваш строгий, невозмутимый вид?

Теперь они уже оба хохочут.

— Леонид Борисович, признайтесь, вы ведь никогда не удостаивались чести быть гостем жандармского полковника?

— Увы, Вера Фёдоровна, я был обласкан вниманием самого министра внутренних дел. Он не сводит с меня влюблённых глаз давным-давно...

— Как это?

— Было, было, Вера Фёдоровна. В Казани было, в Нижнем было, в Питере тоже... Старая любовь...

Комиссаржевская уже не смеётся. И ни о чём не расспрашивает.

Он никогда не забудет этого концерта.

Жандармский полковник, бакинские «тузы», ещё кто-то, они его не интересовали. Или нет, он замечал их, конечно, даже пытался приглядываться. Но это машинально, по давней привычке наблюдать за новыми людьми и по внешности, случайно обронённой фразе давать им оценку.

Чародейка Вера Фёдоровна! Она забирает людей целиком, с душою, сердцем, мыслями. И она неожиданна буквально во всём.

Красин не переставал удивляться. Драматическая актриса, она поёт, изумительная чтица, она танцует тарантеллу. И всё это так просто, так талантливо, так захватывающе...

Концерт в доме жандарма мог длиться бесконечно, но актриса устала.

И тогда буря аплодисментов, восторженные вопли...

И букет, ценою в три тысячи рублей!

Букет из сторублёвых банкнотов. Он перевязан какой-то розовой ленточкой. Машинально отметил, что лента выдаёт мещанские вкусы устроителей концерта.

Комиссаржевская кокетливо подносит букет к лицу Красина.

Она хочет знать его мнение о запахе.

— Чудесно пахнет!

И на ухо актрисе:

— Типографской краской пахнет...

Теперь он уже пытается думать о прейскуранте немецкой машиностроительной компании. А букет?..

Букет вместе с розовой ленточкой у него в кармане, хотя Вера Фёдоровна и просила оставить на память ленточку.

Но и без ленточки такое не забудется!

Красин открыл глаза. С трудом вспомнил, что плывёт на пароходе, что это не Каспийское, а Балтийское море. И нет ни Комиссаржевской, ни Баку, и «Нина» — легендарная подпольная типография уже не работает.

Красина по-прежнему знобит, очень болит голова.

Исчезло и чувство радости, счастья, которые переполняли его в первые дни после освобождения из Выборгской тюрьмы.

Смутно на душе, нет былой чёткости и ясности мысли.

Он где-то заблудился. Где-то на развилке дорог понадеялся на собственную способность ориентироваться в политическом ненастье и не заметил, что ландшафт изменился и пути разошлись.

Наверное, там, у перепутья, были верстовые столбы. А он не оглянулся на них.

Если бы он разошёлся с Плехановым или с Мартовым, если бы среди его попутчиков не оказалось Богданова, даже Горького, это не смутило бы Красина. Никогда не страдая зазнайством, он верил в себя, в свои силы, свой ум. Он привык себе доверять.

Плеханов! С ним, вернее, с его книгой «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», он, юноша Красин, встретился в камере Воронежской тюрьмы. Тогда окончательно утвердилось его марксистское мировоззрение.

С Плехановым он, большевик, расстался уже давно, а теперь самая большая беда — он перестал понимать Владимира Ильича. Реакция справляет тризну. На Кавказе денно и нощно работают кинжалы, «инородцы» режут друг друга во славу русского царя. В Москве полковник Мин и адмирал Дубасов врачевали кровопусканием по рецепту министра внутренних дел Столыпина, по империи рыщут каратели, а черносотенные депутаты новой, III Думы елейно поют «боже царя храни», храни помазанника, бандита, убийцу, вешателя.

Ленин же требует, чтобы депутаты от социал-демократов оставались в Думе, чтобы легальные и нелегальные действия партии гармонично сочетались.

К чёрту Думу!

Красин устал, Красин готов поверить в то, что заблудился не он, что Ленин сбился с пути.