Три жизни Красина

Далеко за полночь горит свет в кабинете Красина. Отель «Метрополь» рядом с Кремлём. В «Метрополе» создаются проекты декретов обеспечения армии автомобилями, повозками военного образца, регламентируется порядок работы железных дорог.

Начался 1919 год. Самый тяжёлый в истории гражданской войны. В конце 1918 года интервенты высадили десанты в Севастополе и Одессе. Их цель — поход с юга на Москву. В Балтийское море вошли военные корабли Антанты. Были высажены отряды интервентов в Прибалтике.

Нескончаемым потоком текут войска Антанты на Север, Дальний Восток и в Сибирь.

Готовится всеобщее наступление объединённых сил внешней и внутренней контрреволюции на Советское государство. Но в Германии — ноябрьская революция. Кайзер бежал. Брестский «похабный» мир аннулирован. Немецкие войска разлагаются, удирают под ударами белорусских и украинских партизан.

В марте 1919 года на плечи Красина, в дополнение к обязанностям наркома торговли и промышленности, Чрезкомснабарма были возложены ещё и обязанности народного комиссара путей сообщения. Новое назначение означало, что Красин становится членом Реввоенсовета республики.

Это был период наибольшего размаха советской работы Леонида Борисовича. Он стал одним из ближайших советников Ленина по вопросам хозяйства, обороны и строительства. Руководство транспортом, в условиях почти полного развала железных дорог, оказалось особенно трудным.

Решающие события на фронте. Голодный, пайковый год.

Просторный и холодный кабинет, завешанный картами, на них артерии железных дорог. Эти артерии — линия ожесточённых боёв... Леонид Борисович склонился над грудой депеш, сообщающих о бедах, о величайшем напряжении сил.

Это кабинет народного комиссара транспорта.

Нарком работает в кабинете с утра до ночи. Часто и спит тут же.

Даже близкие друзья не всегда могут рассчитывать, что нарком найдёт для них незанятую минутку.

Глеб Максимилианович Кржижановский пришёл к старому товарищу по делу. Ему нужно отвоевать столько-то и столько-то вагонов для обеспечения нужд нового строительства... Говорить с Леонидом Борисовичем трудно, народный комиссар весь во власти телеграфных депеш и телефонных вызовов... Вот он опять схватился за трубку. Напряжённым стало его лицо, напряжённым и как-то особенно посветлевшим...

— Так, так, Владимир Ильич, это совпадает и с моим планом, постойте, проверю... Да, и бригады и составы подготовлены... Значит, двинем... Есть... Всё... Да, да... Через 10 минут у вас...

Леонид Борисович поднимает на Кржижановского свои ясные, со льдинкой глаза и говорит:

— Ничего не поделаешь, друже, поговорим в другой раз, старик вызывает. Хотите, подвезу?

Не идут, а бегут по длинным коридорам наркомата.

Охрана с винтовками у дверей. Выстраиваются при выходе из здания. После ряда покушений на руководителей партии и государства порядки военные...

— Приходится разве, Леонид Борисович? — спрашивает Кржижановский о мерах чрезвычайной охраны, введённых и здесь.

— А что вы думаете, батенька, ведь война! — улыбается Леонид Борисович.

Садятся в старенький автомобиль, в «хрипучую раздрягу», по определению Глеба Максимилиановича.

Кржижановский решил проводить Красина до Кремля. И тарахтит по Москве видавшая виды колымага.

— Леонид Борисович, сдюжим ли? Времена не из лёгких.

— Что касается меня, я так уверен в победе, что нет даже сомнений. Хорошие времена... Будет, что вспомнить...

Юденич наступал на Петроград.

Красин, бывший в это время в Пскове на мирных переговорах с Эстонией, приехал в Питер. Переговоры с Эстонией прервались.

Войска Юденича подходили к Тосно. Вот-вот отрежут Питер от Москвы.

В тот день многие в Петрограде растерялись, началась паника. Горький тоже нервничал. Красин, стоя у окна в огромной квартире писателя на Кронверкском, слушал, как бухает пушка броненосца и ворчал:

— В гавани, вероятно, крыши сносит с домов и все стёкла в окнах к чёрту летят! Раз-зор!

Кто-то, забежавший к Горькому за советом, что делать — спросил Красина:

— Отразим?

— Конечно, прогоним! Дураки — убегут, а убытки останутся, — и удивлённо передёрнул плечами. — Чего лезут, чёрт их побери? Ведь и слепому ясно, что дело их — дохлое!

Затем пожаловался:

— Ну и накурено у вас! Дышать нечем!..

Горький смотрел на Красина, словно видел его впервой. Писателю каждый раз открывались какие-то новые чёрточки в людях, которых он, казалось, хорошо знал. Так и теперь Горький понял, почему Красин «возбуждал к себе в людях настолько глубокую симпатию, что иногда она принимала характер романтический... по его слову люди благодарно и весело шли на самые рискованные предприятия».

Глеб Максимилианович Кржижановский через несколько лет после смерти Леонида Борисовича вспоминал, что он слышал от Ленина о Красине: