Три жизни Красина

Торговая миссия Центросоюза должна как можно скорее отбыть в Европу. Задачи миссии архиважные — аккредитованные за границей «советские купцы» могут и должны выступать и как советские дипломаты. Во главе миссии поставлен Леонид Борисович Красин. Он «купец», при этом самый главный, так как возглавляет Народный комиссариат внешней торговли, но он и дипломат, ведь на его счету успешные переговоры с немцами летом 1918 года, мир с Эстонией. Но он едет как «кооператор», кооперативный флаг поможет в боях с экономической блокадой.

И не случайно Совет Народных Комиссаров РСФСР выдал Красину специальный мандат, доверяя ему разрешение «...всех вопросов, связанных с предстоящим возобновлением торговых сношений, со всеми необходимыми для сего правами, в том числе с правами по всем вышеизложенным вопросам принимать единоличные решения, от имени Российской республики заключать всякого рода соглашения и договоры со включением всех условий и гарантий, какие он найдёт нужными и для Российской республики приемлемыми». Редко кто из дипломатов получал такие обширные полномочия от своего правительства.

Представителем Народного комиссариата по иностранным делам в миссии должен быть Максим Максимович Литвинов. Он встретит Красина в Копенгагене.

Круто обошлась судьба с Литвиновым. Занесло его в Англию ещё в 1908 году. Эмигрант, без средств, с очень неважным знанием английского языка, да к тому же большевик-ленинец, он очутился в трудном положении. Но вскоре Максим Максимович связался с руководителями английского рабочего движения, много времени проводил в Герценовском кружке, выступал со статьями в социалистической прессе и нежданно-негаданно в январе 1918 года, складывая чемоданы, чтобы ехать в новую, большевистскую Россию, оказался... полпредом Советской республики в Англии.

Теперь, в 1920 году, он в качестве члена коллегии Наркомата иностранных дел, очень умно вёл в Копенгагене переговоры с англичанами об обмене военнопленными.

Обмен военнопленными, конечно, важный вопрос, но в ходе переговоров Максим Максимович почувствовал, что англичане не против и поторговать с Россией.

Заместителем Леонида Борисовича назначили Виктора Павловича Ногина. «Советский текстильный король». Человек неугомонный, рачительный хозяин, хороший товарищ. Много лет Виктор Павлович провёл в эмиграции. Он великолепно владел английским языком. Для Красина это имело особое значение. Что поделаешь, английский Леонид Борисович знал плохо, с посторонними «толмачами» работать не любил. Другое дело — Ногин.

И вот настал день отъезда. Виндавский вокзал. Единственная московская ступенька на европейскую лестницу.

Леонид Борисович грустно наблюдает за тем, как Виктор Павлович прощается с женой, ребятами. В соседнем вагоне едут технические эксперты и аппарат делегации. Там тоже поцелуи, объятия и даже слёзы. А его никто не провожает. Хотя нет, он не прав, приехал его заместитель по Внешторгу, Лежава. Он волнуется, как-то он будет тут управляться без Красина.

Простились тепло. И всё же грустно. Хотя у Красина есть преимущество — в Стокгольме его ждут дочки, ждёт Люба.

...Поезд отошёл. Теперь уже скоро, очень скоро он встретится с детьми.

Но скоро доехали только до Петрограда.

И засели здесь чуть ли не на неделю. Оказалось, что ни финны, ни шведы, ни англичане не ожидали столь быстрого отъезда советской делегации и не успели договориться между собой, кто и как должен доставить «гостей» в нужные им города и страны.

В Петрограде Горький и Мария Фёдоровна Андреева. У них тепло, уютно. Вечерами шумит самовар, и неторопливый окающий басок Алексея Максимовича как-то приятно успокаивает, хотя говорит он о вещах печальных, порою страшных.

Ногин тоже повадился «гонять чаи» у Горького.

Алексей Максимович расспрашивал о Ленине, Москве. Потом, увлекаясь, рассказывал о том, как ему пришла в голову мысль заняться собиранием уникальных произведений искусства, чтобы сохранить их для будущих музеев и выставок. Иногда обрывал себя на полуслове, махал рукой и безо всяких переходов говорил об ужасном быте учёных, артистов, писателей.

Однажды он всё-таки утащил гостей в Эрмитаж. Завёл в подвалы. В сумрачных, холодных кладовых хранились бесценные картины, мебель, какие-то уникальные ремесленные поделки — глаза разбегались. Бас Горького гулко рокотал под каменными сводами, когда он с гордостью показывал «свои» сокровища. Всё весело смеялись рассказу писателя о том, как и из какого дворца ему удалось «похитить» ту или иную реликвию.

— И за вора-домушника тоже принимали! Так-то!

29 марта, наконец, стало известно, что можно ехать дальше. Вечером последний визит к Горькому. В столовой собрались все члены делегации. Горький был задумчив, говорил мало. Леонид Борисович тоже не веселил гостей своими неистощимыми рассказами.