Три жизни Тани

Перед ней плюхнулись четыре кусочка мяса — все те, что она видела в миске у входа. Чёрный, кинув ей остатки своего пайка, равнодушно повернулся и ушёл на подстилку. Растерявшаяся Таня неуверенно тихонько тявкнула, выражая благодарность, и приготовилась махать хвостом, если пёс бросит взгляд в её сторону, но он его не бросил. Проглотив угощение, Таня осмелилась приблизиться к воде. Громко пофыркав над миской, обозначая свои намерения, она не дождалась запрещающих звуков со стороны Чёрного и рискнула напиться. За это самоуправство её не наказали, кобель никак не отреагировал на покушение на его собственность.

«Необычный пёс. Когда я жила во дворце, то Тьерр часто именовал меня странной, — ха, он просто не был знаком с Чёрным, этот пёс поставил бы его в тупик больше, чем я», — подумалось Тане.

При воспоминании о Тьерре, её лучшем друге в новой жизни, нахлынула тоска: она скучала по своему инструктору. Строгому, серьёзному, не делавшему ей поблажек, но давшему то, что важнее: знания, опыт, понимание языка людей. Без уроков Тьерра она не сбежала бы от Клисса, не выжила бы в лесу и не понимала бы до конца того, что и как меняется сейчас в её жизни. Да она просто умерла бы от ядовитого куска мяса, который ей подкинул Клисс!

«Очень надеюсь, что ты жив, Тьерр. И что твоя жизнь после нашего вынужденного расставания сложилась лучше моей», — мысленно обратилась Таня к далёкому другу.

Она отошла к дальней стене в угол, противоположный тому, где лежал Чёрный. Свернулась калачиком и долго не могла уснуть, заново переживая прошедший день и трясясь всем телом от невыразимых эмоций. За сутки она дважды чуть не умерла: вначале от мучительного зноя, потом от острых звериных клыков. Ей грозило изнасилование в самом извращенном для человеческой натуры варианте, она стала свидетельницей того, как троих её собратьев по физическому телу насмерть загрызли на потеху разнузданной толпы. Роль абсолютно бесправной, беззащитной и бессловесной рабыни — всё, что ей предстояло в будущем. И никакой Тьерр её здесь не отыщет и на помощь не придёт.

Беспросветность своего существования преследовала Таню и во сне — сне тревожном, горячечном, в котором она вновь изнывала под лучами солнца и в полуобмороке от страха влетала в клетку к огромному псу. Мучилась от жажды и ловила шурхов, постоянно ускользающих от её когтей. Один из убегающих грызунов вдруг развернулся, рассмеялся ей в лицо и сказал человеческим голосом:

— Ты умрёшь. Темные миры — не место для таких, как ты.

Дальше Таня погрузилась в пучину бредовых видений. У неё поднялась высокая температура и началась лихорадка — следствие сильнейшего нервного перенапряжения и теплового удара.

Глава 31, о том, что если не везёт на людей, то с собаками может удивительно посчастливиться

Она плавала в мареве кошмарных снов. Раз за разом видела, как на неё, замершую на переднем сидении легковушки, неотвратимо надвигается фура — огромная, как сарай, затмившая солнце и небо. Снилось, как она впервые пришла в себя после аварии и чуть не сошла с ума, почувствовав себя замурованной в недрах парализованного тела. В такие минуты она начинала скулить и метаться, пытаясь вырваться из заточения, и сон менялся: она вольно неслась по лесу на четырёх лапах, настигая пушистого кролика. Вдруг кролик останавливался, разворачивался к ней, превращаясь в усмехающегося Болтера с палкой в руках. Тане снились обжигающие удары, сменяющиеся солнечной жарой — невыносимой, изматывающей, лишающей сил и жизни. Она жалобно выла, ей мерещилась река, но она никак не могла доползти до неё, хоть изо всех шевелила лапами. В самых счастливых снах ей снился дождь: он лился на её морду, капли ручейком стекали на её пересохший от жажды язык, и Таня жадно глотала живительную влагу. После таких снов ей становилось чуточку легче, удавалось поспать без изнурительных кошмаров.

В кошмарах нашли своё отражение и последние сутки перед болезнью. Тане часто снились собачьи бои: оглушительное рычание, бьющая кровь, краснеющий песок. Страшные картины настолько врезались в память, что когда в очередном сне Тане удалось-таки доползти до речки, то даже вода, которую она лакала, имела солёный привкус крови. Так продолжалось долго: мучительная жажда, озноб, кошмары, и река с ароматом крови. Лишь изредка снились поцелуи матери, успокаивающее тепло отцовской руки, ласковый дождь, омывающий взмокшее на вечном зное лицо, а потом снова наваливались кошмары.

О том, что новенькая собака заболела, Кравену доложили с раннего утра, как только он явился в клуб. Помрачневший управляющий прошёл к вольеру и уставился на собаку: рыжая колхи лежала посреди клетки, тяжело дыша, жалобно поскуливая и дёргая лапами, будто неслась куда-то во весь опор.

— Она ранена? Это результат того, что Чёрный её всё-таки подрал? — недовольно спросил Кравен у работников вольеров.