Три жизни

Джеффу теперь очень нравилось бывать с Меланктой, но всякий раз шел он к ней как будто через силу. Чего-то он всякий раз как будто боялся, когда нужно было к ней идти, и при этом он постоянно твердил себе, что он не трус, и был совершенно в этом уверен. Страхи эти куда-то пропадали сами собой, когда он был с ней. Тогда они бывали совершенно честными друг с другом, и очень близкими людьми. И все же всякий раз, когда ему нужно было к ней идти, Джеффу хотелось, чтобы произошло хоть что-нибудь, хоть какая-то мелочь, которая дала бы ему возможность еще чуть-чуть потянуть время.

Все эти несколько месяцев на душе у Джеффа Кэмпбелла было очень, очень неспокойно. Он и сам точно не знал, чего ему, собственно, хочется. В чем он был совершенно уверен, так это в том, что совершенно точно не знает, чего хочет Меланкта. Джеффу Кэмпбеллу всю жизнь нравилось бывать с людьми, и всю жизнь, с самого детства, ему нравилось думать, и все-таки он так и остался большим таким ребенком, этот Джефф Кэмпбелл, и никогда еще, за всю свою жизнь, ему не доводилось испытывать такого смешного набора чувств. И вот тем самым вечером, который у него выдался свободным, чтобы пойти и повидаться с Меланктой, он останавливался поговорить с каждым встречным, который только мог его отвлечь, и в результате к дому, в котором ждала его в гости, чтобы принять как следует, Меланкта, он пришел совсем поздно.

Джефф пришел туда, где ждала его Меланкта, снял шляпу и тяжелое пальто, потом пододвинул стул и сел поближе к огню. Ночь выдалась просто ледяная, вот Джефф и сел поближе к огню и стал тереть руки, пытаясь их согреть. Меланкте он только и сказал, что «Привет, как дела», и по-настоящему разговаривать с ней еще не начал. Меланкта сидела там же, у огня, и сидела она очень тихо. Пламя отбрасывало нежно-розовый отблеск на ее бледно-желтое, очень миловидное лицо. Меланкта сидела на низеньком стуле, и ее руки с длинными нервными пальцами, которые всегда были готовы показать, какие сильные чувства она испытывает, тихо лежали у нее на коленях. Меланкта очень устала ждать Джеффа Кэмпбелла. Теперь она просто сидела и смотрела в огонь, очень тихо. Джефф был крепкий такой, темный, здоровый и веселый негр. Руки у него были твердые, добрые и совершенно спокойные. Своими большими руками он дотрагивался до женщин, как брат. И на лице у него всегда была широкая жизнерадостная улыбка, словно солнышко просияло. Никакой загадки в нем отродясь не было. Он был — душа нараспашку, он был милый, он был веселый, и ему всегда хотелось, как и Меланкте когда-то хотелось, разобраться, что к чему в этой жизни.

Джефф в тот вечер долго сидел на стуле у очага и молчал, наслаждаясь теплом, которое шло от огня. Меланкта смотрела на него, но он на нее глаз так и не поднял. Он просто сидел и смотрел на огонь. Поначалу по его темному, открытому лицу гуляла улыбка, и он даже проводил по губам тыльной стороной своей темно-коричневой руки, чтобы улыбку эту попробовать на ощупь. Потом он стал думать, нахмурился и начал тереть себе голову руками, чтобы легче думалось. Потом улыбка опять вернулась на его лицо, только теперь улыбка эта была не из самых приятных. Теперь эту улыбку при желании можно было принять за насмешливую этакую ухмылку. Улыбка менялась все сильнее и сильнее, покуда наконец вид у Джефферсона Кэмпбелла не сделался такой, будто он крепко чем-то недоволен и все его раздражает. Лицо у него потемнело, и улыбка стала совсем уже горькой, и он начал, не отрывая глаз от пламени в очаге, говорить с Меланктой, которая очень внимательно на него смотрела.

— Меланкта Херберт, — начал Джефф Кэмпбелл, — вот сколько времени я уже с тобой знаком, а ведь я почти ничего о тебе не знаю и не понимаю. Нет, правда. Вот такие, значит, дела, Меланкта Херберт.

Джефф хмурился оттого, что думал чересчур усердно, и пристально смотрел на пламя в очаге.