Три жизни

Меланкта теперь совсем перестала шататься по городу, вот разве что Джефф Кэмпбелл оправлялся на прогулку вместе с ней. Иногда они и впрямь загуливались допоздна. Джефф Кэмпбелл так и не отделался от своей привычки говорить с ней все время о тех вещах, о которых он все время думает. Меланкта же, когда они гуляли вдвоем, совсем почти ничего не говорила. Иногда Джефф Кэмпбелл даже подтрунивал над ней из-за того, что она такая молчаливая:

— Знаешь, Меланкта, а мне-то раньше казалось, что ты просто настоящая болтушка, если судить по тому, что мне о тебе рассказывала Джейн Харден и всякие другие люди тоже, и еще по тому, как много ты говорила, когда я в первый раз тебя услышал. Скажи честно, а, Меланкта, почему ты теперь со мной почти все время молчишь, может быть, я сам так много говорю, что просто не даю тебе рта раскрыть, или, может быть, ты так наслушаешься за день моей болтовни, что у тебя самой пропадает всякая охота разговаривать? Скажи честно, а, Меланкта, почему ты теперь со мной почти все время молчишь?

— Ты сам прекрасно знаешь, почему, Джефф Кэмпбелл, — отвечала Меланкта. — Ты сам прекрасно знаешь. Тебе же просто не слишком интересно то, что я тебе могу сказать. Ты гораздо больше моего думаешь обо всяких там разных вещах, Джефф, и тебе не очень интересно то, что я могу на этот счет сказать. Ты же знаешь, Джефф, что это правда, если, конечно, быть по-настоящему честным, как ты это умеешь — что мне в тебе и нравится.

Джефф смеялся и ласково смотрел на нее.

— Ну, знаешь, Меланкта, я же и не говорю, что время от времени я именно так о твоих разговорах не думаю — когда ты, Меланкта, говоришь то, что говоришь обычно. Видишь ли, ты слишком часто говоришь только то, что, как тебе кажется, люди хотят от тебя услышать, и когда у тебя идут такие вот разговоры, Меланкта, честное слово, мне совсем тебя слушать не интересно, но иногда бывает так, что ты вдруг скажешь то, что сама думаешь, по-настоящему, и вот тогда я бы только тебя все слушал бы и слушал.

Меланкта улыбалась самой очаровательной своей улыбкой и до самой глубины души чувствовала, какая в ней живет женская сила.

— Если мне кто-то по-настоящему нравится, Джефф, то я вообще как правило много не говорю. Понимаешь, Джефф, о том, что женщина чувствует у себя в самой глубине души, и говорить-то смысла никакого нет. Ты сам все это поймешь, Джефф, постепенно, когда научишься чувствовать по-настоящему. И вот тогда желания говорить все время без умолку у тебя поубавится. Вот увидишь когда-нибудь, Джефф Кэмпбелл, как я была права.

— А я и не говорил, что ты совсем уже не права, Меланкта, — говорил ей в ответ Джефф Кэмпбелл. — Может быть и впрямь, думаю я слишком много, а понимаю слишком мало. Я же и не говорю уже, вообще больше так никогда не говорю, будто ты совсем уже ни в чем не права, Меланкта, когда говоришь со мной по-настоящему. Может, оно мне все и покажется совсем другим, когда я по-настоящему увижу все то, о чем ты мне все время говоришь.

— Ты такой милый, Джефф Кэмпбелл, и так здорово ко мне относишься, — говорила Меланкта.

— Вот уж ничего хорошего я в себе не вижу, Меланкта, особенно в том, как я к тебе отношусь. Все надоедаю тебе и надоедаю своей болтовней, но только ведь ты на самом деле очень мне нравишься, Меланкта.

— А мне нравишься ты, Джефф Кэмпбелл, и ты мне теперь и отец, и мать, и брат, и сестра, и ребенок, и вообще все на свете. Я даже сказать тебе не могу, Джефф Кэмпбелл, какое ты для меня счастье, я до сих пор не встречала ни единого мужчины, чтобы он был такой вот замечательный, и никаких тебе мерзких вещей, а вот теперь я встретила тебя, Джефф Кэмпбелл, и так обо мне заботишься, Джефф Кэмпбелл. До свидания, Джефф, давай-ка, заглядывай ко мне завтра после работы, ага?

— Ну, конечно, Меланкта, конечно, не сомневайся, — говорил ей в ответ Джефф Кэмпбелл, а потом уходил и оставлял ее одну.

Все эти несколько месяцев на душе у Джеффа Кэмпбелла было неспокойно. Он так и не мог разобраться в том, насколько глубоко он знает Меланкту. Виделся он с ней теперь очень даже часто, и подолгу. И нравилась она ему раз от раза все больше и больше. Но как-то ему все не казалось, что он до конца разобрался, что у нее к чему. Ему начинало казаться, что он почти совсем уже может до конца поверить в ее доброе начало. Но потом всегда возникала мысль, а на самом ли деле он может быть настолько в ней уверен. Было в Меланкте что-то такое, что постоянно заставляло его в ней сомневаться, но при этом было и другое, очень близкое, почти родное. Теперь, когда он думал обо всем этом, слова ему мешали. Теперь, когда он думал, мысли как будто сами собой вызревали в нем и боролись промежду собой. А сам он в этой борьбе, которая теперь шла в нем почти постоянно, не принимал никакого участия.