Читаем Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая полностью

С приоритетом, который французские символисты отдают интуиции перед рассудком, связан их особый акцент на бессознательном, а не умозрительном характере символизации, на внушении, а не сообщении. Язык соответствий — суггестия, передающая не образ предмета (это задача выразительности), но его невыразимую суть в ощущениях, чувствах: «Назвать предмет — значит уничтожить три четверти наслаждения от стихотворения, доставляемого постепенным его разгадыванием; внушать — вот наше страстное желание» (Малларме); «открывая в вещах образ бесконечности, превращая их в ее глашатая, поэт обнаруживает искру бесконечности в самом себе» (Мокель). Суггестия зиждется на законе соответствия звука и цвета слов идеям, ее задача — «пробудить в людях воспоминания о том, чего они никогда не видели» (Морис). Она — свидетельство сокровенного, неизъяснимого единства души и природы, его голос, отзвук невыразимого. «Поэт отныне захочет не столько говорить, сколько внушать. Читатель — не столько понимать, сколько разгадывать. Отныне поэзия… не взывает, но внушает. Не поет, а околдовывает, заклинает. Можно сказать, что поэзия превращается из вокальной — в музыкальную» (де Ренье). Суггестии, полагает Морис, чужда как банальность традиционной словесности, так и холодная научная терминология. Так, она не станет называть цвет, но передаст ощущение от него.

Подобная творческая установка во многом предопределяет художественные новации, связанные с отходом от традиционных языковых норм, акцентом на звучании слова, а не его смысле, отказам от сложившихся правил версификации, пересмотром ряда литературных понятий. В этом плане французские символисты стояли у истоков многих экспериментов в искусстве и инновационных тенденций в эстетике XX в. И в художественной практике, и в своих теоретических высказываниях они воплотили стремление к созданию особого, «первозданно-всеохватного» стиля, чьи признаки — «непривычные словообразования, периоды то неуклюже-тяжеловесные, то пленительно-гибкие, многозначные повторы, таинственные умолчания, неожиданная недоговоренность — все дерзко и образно… […] РИТМ: воскрешение старинной метрики; нарочитая неупорядоченность; рифма то четкая, похожая на бряцание выкованного из золота или меди щита, то зыбко-невнятная; александрийский стих с кочующей цезурой…» (Мореас). Как говорил в своем «Искусстве поэзии» Верлен:

Хребет риторике сверни.О, если б в бунте против правилТы рифмам совести прибавил!Не ты, — куда зайдут они?Кто смерит вред от их подрыва?Какой глухарь или дикарьВсучил нам побрякушек ларьИ весь их пустозвон фальшивый?Так музыки же вновь и вновь!Пускай в твоем стихе с разгонуБлеснут в дали преображеннойДругое небо и любовь.Пускай он выболтает сдуруВсе, что впотьмах, чудотворя,Наворожит ему заря…Все прочее — литература.Перевод Б. Пастернака

Не бескрылая бытописательская беллетристика, «литература» в уничижительном французском значении «болтовни», а тайна, греза, фантазм, фантастическое, сновидческое, ирреальное, бессознательное выступают в творчестве символистов спонтанным выражением внутренней жизни, о чем свидетельствует как поэзия (ее поэтика была воспринята и творчески переработана в XX в. А. Блоком, А. Белым, P. M. Рильке, В. Б. Йетсом, Ф. Гарсиа Лоркой, X. фон Гофмансталем, Т. С. Элиотом), так и живопись французских символистов. Маска, фикция, травестия, безумие, демонизм — нередкие гости в их искусстве. Достаточно


Одилон Редон.

Цветок с головкой ребенка.

Институт искусств.

Чикаго


Чикаго вспомнить фантастические цветы на картинах Одилона Редона, качающие на стеблях то детское личико, то лицо Пьеро, то широко открытый глаз, или его работы, посвященные Э. По: знаменитый ворон на подоконнике, магнетический взгляд Циклопа, глаз, улетающий в неведомую даль… Редоновский паук с человеческим лицом ассоциируется с уподоблением у С. Малларме художника священному пауку, сплетающему из собственных духовных нитей дивные кружева. А написанные матовыми красками, бестелесные, лишенные объема эфирные фигуры на полотнах Пюви де Шаванна, нарушающие законы перспективы, создают ощущение сновидения, грезы.


Одилон Редон.

Смеющийся паук.

Ок. 1881.

Лувр. Париж


Одилон Редон.

Ворон.

1882.

Национальная галерея Канады. Оттава


Перейти на страницу:

Похожие книги

Лабас
Лабас

Художник Александр Лабас (1900–1983) прожил свою жизнь «наравне» с XX веком, поэтому в ней есть и романтика революции, и обвинения в формализме, и скитания по чужим мастерским, и посмертное признание. Более тридцати лет он был вычеркнут из художественной жизни, поэтому состоявшаяся в 1976 году персональная выставка стала его вторым рождением. Автора, известного искусствоведа, в работе над книгой интересовали не мазки и ракурсы, а справки и документы, строки в чужих мемуарах и дневники самого художника. Из них и собран «рисунок жизни» героя, положенный на «фон эпохи», — художника, которому удалось передать на полотне движение, причем движение на предельной скорости. Ни до, ни после него никто не смог выразить современную жизнь с ее сверхскоростями с такой остротой и выразительностью.

Наталия Юрьевна Семенова

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное