Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

В свою очередь хотел бы Вам рассказать о своих мюнхенских впечатлениях. Отправляясь в свое странствие, предчувствовал встречу с эстетическими диковинками, и мое предчувствие меня не обмануло. Сегодня же приступлю к их описанию. Конечно, лучше дать впечатлениям отстояться, но, с другой стороны, влечет нетерпеливое (04.09.15: восстанавливаю опущенную строчку; куда же она подевалась?) желание поделиться с Вами увиденным и пережитым в городе «Голубого Всадника» («Der Blaue Renter»).

Ваш дружеский собеседник В. И.

Текущие моменты пост-культурного производства

224. В. Иванов

(02–12.05.2012)

Дорогие собеседники!

В последние месяцы я трудился над своим «Триптихом», сосредоточенно добавляя мазок за мазком, строчку за строчкой, страницу за страничкой, иногда радуясь, а то и ужасаясь размером разраставшегося текста, намереваясь отправить его вам в конце апреля, однако ход уединенной работы был прерван поездкой в Мюнхен. Повод к тому имелся внешний, но я воспользовался им, чтобы вновь побывать в своем оставленном доме. Под домом, — или, лучше сказать, «обителями» — разумею три Пинакотеки, рядом с которыми проживал долгие годы. Побродить по их залам вполне достаточно, чтобы почувствовать себя Дома, а в своей собственной квартире или тем более в гостиничном номере каким-то захожим, случайным гостем. О новых же выставках в Мюнхене я ничего не знал и не стремился узнать, пребывая в успокоительной надежде в любом случае встретить в музейных лабиринтах какие-нибудь диковинки, ублажающие взор утомленного странника.

Поставил себе, правда, одну конкретную цель: посетить Villa Stuck, которую за все многие годы обитания в Мюнхене так и не удосужился осмотреть: не то из-за лени и пресыщенности, присущей реципиенту, живущему на Barerstr., не то за отсутствием познавательного интереса к творчеству фон Штука. Суггестивно действовала на меня и пренебрежительная характеристика Штука, данная Андреем Белым в своих мемуарах. Досталось в них — на одном дыхании — равно и Бёклину: он — «багровый толстяк, уверявший, что он есть Пракситель, а Мюнхен — Афины», а «Штук — буржуа, пожиратель кровавых бифштексов культуры». В результате том «Между двух революций», прочитанный в ранней юности, надолго отбил охоту изучать творчество этих живописцев. К тому же в питерских музеях нет их произведений. В самом Мюнхене — дело другое: в Новой Пинакотеке есть целый зал с картинами Бёклина, а в Lenbachhaus'e висит (теперь надо писать в прошедшем времени: музей закрыт на долгосрочный ремонт) несколько картин фон Штука, чем с лихвой удовлетворялась моя потребность в созерцании работ такого рода, никак не вдохновлявших на «утомительное» паломничество (три остановки метро или полчаса хода бодрым шагом) к Вилле-музею.

Однако, как мне пришлось недавно заметить не без меланхолического вздоха, tempora mutantur. С прошлого лета началась работа над типологией символизаций, которая завела меня вместо античных ландшафтов в парижские улочки. Об этом я уже несколько раз писал, пытаясь объяснить — прежде всего себе самому — такой поворот внимания к творчеству художников, ранее внутренне отодвинутых куда-то на второй план эстетических интересов и в той или иной степени заподозренных в чрезмерной литературности и прочих грехах с точки зрения катехизиса классического модерна. В результате проделанного исследования удалось переменить свою оптику и найти у символистов второй половины XIX в. потаенные ходы, ведущие лабиринтно как в сторону архаических пластов европейской культуры, так и позволяющие заглянуть — через узкую щелку — в далекое будущее: «эпоху великой духовности».

Размышляя о том, каким образом из этих лабиринтов выбраться и подвести итог проделанной работе, мне показалось, что — в некотором отношении — на Франце фон Штуке и можно было бы закончить мое несколько затянувшееся эпистолярно-этюдное рассмотрение судеб западноевропейского символизма на рубеже двух столетий. Руководствуясь этими соображениями, я на следующий день по прибытии в Мюнхен с утра пораньше (относительно рано, поскольку музей открывается только в одиннадцать часов) отправился осматривать легендарную Виллу. Ей, кстати, тоже досталось в воспоминаниях Белого: «Стоим под виллой художника Штука, которая силится выглядеть Грецией». Суждение не совсем справедливое, поскольку наряду с эклектическими элементами (не только античного происхождения) в здании, построенном в 1897–1898 гг., можно усмотреть тенденцию к преодолению эклектики во имя торжества функционального геометризма.