Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Сам фон Штук неожиданно предстал перед Андреем Белым в виде, не внушающем особых симпатий: «Белоштанник в визитке коричневой, коротконогий крепыш с толстой, апоплексической шеей, лицо свое выставил, щуря под солнцем угрюмые, черные глазки». Примечательно, что на Кандинского фон Штук производил более отрадное впечатление: «Меня приятно поразило, с какой любовью он говорил об искусстве, об игре форм и об их переливании друг в друга, и я почувствовал к нему полную симпатию». О годе же учебы у Штука, писал Кандинский, «я вспоминаю в результате с благодарностью».

Упоминаю об этих высказываниях Белого и Кандинского постольку, поскольку они где-то вертелись в сознании при подходе к Вилле, создавая настроение, двойственное по отношению к тому, что предстояло увидеть. Но я старался изгнать из души все посторонние ассоциации и хотел непредвзято отдаться новым впечатлениям. Результат осмотра укрепил меня в намерении завершить первую серию писем (этюдов) о символизме именно характеристикой творчества Франца Штука.

Чтобы впоследствии не повторяться, отлагаю описание Виллы на будущее и перехожу теперь к ретроспективе[100] Томаса Руффа (Thomas Ruff) в Доме искусства (Haus der Kunst). О ней стоит написать подробнее. Такие выставки я отношу к числу, так сказать, неслучайных, т. е. тех, которые — тем или иным образом (позитивным или, наоборот, негативным) — входят в жизнь реципиента, меняя рельефы его эстетического сознания. Таков общий тезис. Количество же и типы модификаций практически бесчисленны, хотя при желании можно было бы выделить их основные разновидности, а на метафизическом уровне предопределяющие их эйдосы (прообразы). Но не буду пока затрагивать эту тему. Для пояснения ситуации «неслучайности» ограничусь простым сравнением двух выставок в Haus der Kunst.

Выставка «Spuren des Geistigen» («Следы духовного») (19.09.2008–11.01.2009) показала возможность реальной альтернативы господствующим течениям в современном искусстве. Созерцание многих представленных на ней работ не только приводило к предчувствию будущего (в позитивном смысле), но и порождало редкий эффект выхода за пределы времени. Отпадала необходимость встраивать те или иные произведения во временной ряд, начарованный нашими представлениями о ритмах и фазах развития европейского искусства. А вот выставка Томаса Руффа (17.02–20.05.2012) представляет пример совершенно противоположной тенденции. Она фиксирует настоящий момент в истории (пост)эстетического сознания, чему способствуют виртуозно используемые художником возможности современной фототехники. Сама по себе проблема фиксации момента[101] всегда носила для меня третьестепенный, маргинальный характер. В этом отношении я всегда следовал доброму совету Ницше: не реагировать, не допускать к себе, иными словами, хранить пафос дистанции. Но скошенным взглядом, тем не менее, посматриваешь на то, как развиваются события на выставочном «рынке» (сюда входит и книжный, и музыкальный). Это можно сравнить с инстинктивным поведением прохожего, идущего по шумной и грязной улице, не обращая внимания на суету и толчею и в то же время опасливо старающегося не попасть под машину, не вляпаться в разливанную лужу или не стукнуться головой о фонарный столб.

Прочитанный этой весной новый роман Уэльбека «Карта и территория» (2010)[102] вывел «прохожего» из его дремотного (по отношению к современной ситуации) состояния и показал ее (ситуацию) в единой — и поразительной по своей правдивости и ясности — картине. То, что я наблюдал краем ока, выявилось в отчетливых контурах. Вспыхнуло сознание: «Вот в этом мире ты живешь, в этом ландшафте передвигается и твоя фигурка». Но поле, обозримое этой фигуркой, сравнительно мало и ограничено. Уэльбек же раздвинул горизонты и показал скрытые силы, формирующие современную (западную) жизнь.

И вот представьте себе всю степень моего изумления, когда я, попав на выставку Руффа, увидел на ней произведения, поразительно сходные с описанными в романе Уэльбека или, другими словами, выставка предстала визуальным эквивалентом «Карты и территории» вплоть до буквальных совпадений (о них несколько ниже). Дело, впрочем, даже не в совпадении, а в самом духе, воплощенном этой выставкой и, как мне кажется, с уэльбековской точностью и беспощадностью фиксирующем данный момент. Полагаю, что оба мастера (писатель и фотохудожник) если и знают о существовании друг друга, то не это определяет сходство и совпадения в направленности их творчества, инспирированного собственными художественными интуициями момента…[103]

…Здесь опять почувствовал себя на распутье…

Некто-в-черном (сложным сочувствием): Это как витязь на картине Васнецова? (далее с мечтательной интонацией) Давненько же я не был в Третьяковке…