Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

В любом случае ясно: речь идет о явлении исключительном в истории человечества и, следуя свт. Григорию Нисскому, надо признать, что подобные созерцания достижимы только на самой высокой ступени посвящения, на которую возможно только взошли Моисей и Иоанн Богослов. Почему нужно, тем не менее, подвергать сомнению подлинность их духовных созерцаний? Каких надо еще свидетелей? «Если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16,31). — «Ибо, если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам» (Ин. 5, 46–47). Поэтому свидетельства «Исхода» и Апокалипсиса вполне достаточны и достоверны для того, чтобы в рамках теологической эстетики признать факт существования парадигм небесного храма до их земных воплощений и после уничтожения сакральных зданий. Вы сами в своих книгах (см. «Эстетика. Краткий курс», например) отдаете должное этому направлению (теологической эстетике) в лице Ганса Урса фон Бальтазара.

Еще раз повторю: свидетельство Священного Писания о небесной скинии — существующей до и после ее земных отражений (воплощений) — явление исключительное. Возникает вопрос: есть ли еще другие случаи, подтверждающие наличие духовных парадигм произведений сакрального искусства? В самом Св. Писании больше никаких свидетельств на этот счет не имеется.

Мы знаем, как постепенно и с какими трудностями складывались каноны (образцы) для церковного искусства в Византии. Но нельзя отрицать тот факт, что православному сознанию предносился некий — существующий в духовном мире — архетип храма, с наибольшей полнотой и очевидностью нашедший свое вербальное воплощение в Мистагогии прп. Максима Исповедника. Рассмотрение этой ноэтической модели с ее многоплановой символической структурой увело бы далеко от непосредственной цели моих рассуждений. В более простой форме символика православного храма была характеризована на закате византийской культуры Симеоном Солунским. Обобщая почти тысячелетний опыт православного храмостроительства, он подчеркивал космический аспект архитектурной символики: «Храм, как дом Божий, изображает собою весь мир». В этом он усматривает сходство с прообразом, лежащим в основе символики скинии. «Тоже изображали и разделенная натри части скиния, и Соломонов храм». Иными словами, и скиния, и православный храм имеют в основе одну и ту же парадигму: «И там (в скинии. — В. И.) были святое святых, святилище и святое людское, ибо тень прообразовала истину» (курсив мой. — В. И.). Таким образом, скиния, с точки зрения Симеона, только тене-образно отражала архетип, тогда как православный храм в своей символике являет истину во всей полноте. Не буду более углубляться в эту тему. Тексты Максима Исповедника и Симеона Солунского Вам прекрасно известны. Мне важно только отметить наличие прообразов (парадигм) до создания по этим образцам конкретных произведений искусства, которые (образцы) были созерцаемы в духовных видениях.

Приведу один пример из Киево-Печерского патерика. В сказании «О создании Печерской Церкви Святой Богородицы» повествуется о целом ряде духовных видений прообраза (парадигмы) этого храма задолго до его строительства. Примечательно, что первого видения был удостоен вовсе не посвященный или особо облагодатствованный инок, а некий Шимон, сын варяжского князя Африкана, поступивший на службу к киевскому князю Ярославу Мудрому. Судя по летописным свидетельствам, Шимон занимал видное место при княжеском дворе. Первое видение церкви Шимон имел во время «великой бури», грозившей потопить корабль, на котором сей варяг бежал от гнева своего дяди Якуна. Взмолившись о спасении, он неожиданно увидел в облаках церковь и подумал: «Что это за церковь?» — «И был к нам (варягам. — В. И.) голос свыше: „Та, которую построит преподобный Феодосий во имя Божией Матери“» — «Вот и до сих пор не знал я (Шимон. — В. И.), где построена будет церковь, показанная мне первый раз на море». Второй раз Шимон имел видение небесной церкви, будучи тяжело раненым во время битвы с половцами. «Взглянул он на небо и увидел церковь превеликую, какую он уже прежде видел на море». — «И вдруг некая сила исторгла его от мертвецов». На основании этих летописных свидетельств можно предположить, что варяг Шимон был наделен определенным ясновидением, довольно распространенным среди скандинавов, от природы наделенных имагинативным даром. Следы мифологического сознания можно обнаружить в загадочных рунических письменах и магических орнаментах. Видения посетили Шимона в экстремальных (пограничных) ситуациях (кораблекрушение и битва), что безусловно способствует ослаблению связи сознания с физическим телом и делает возможным созерцание духовных имагинаций. Такие видения совершенно не зависят от достигнутой ступени духовного и морального развития.

* * *

Пауза… довольно длительная…