Издавна распространен прием «театра в театре» —
вспомним хотя бы дачный театрик Треплева в чеховской «Чайке». А сегодня все чаще встречается прием «балет в балете». Вот хотя бы недавняя премьера в Большом театре — «Дама с камелиями» Джона Ноймайера: Виолетта и Арман смотрят сцену из «Манон Леско», Манон и де Грие участвуют во многих балетных сценах, оттеняя различные аспекты отношений двух пар, рифмуясь и контрастируя с судьбами главных героев, их переживаниями (балет в балете был у Ноймайера и в «Чайке» на сцене Музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, где он транспонировал коллизию старого и нового в литературе на балетмейстерство). К приему «балета в балете» часто прибегал и Морис Бежар, начинавший некоторые свои спектакли с «класса», балетного станка, то есть обнажавшего сам прием, демистифицирующий балетную «магию». Тот же самый ход применительно к оперному искусству — «опера в опере» использовала, правда крайне неудачно, Мэри Циммерман в своей постановке «Сомнамбулы» Винченцо Беллини в Метрополитен-опера, которую, действительно, хотелось слушать с закрытыми глазами, чтобы не видеть бытовой кавардак на сцене.
Сцена из оперы В. Беллини «Сомнамбула».
Режиссер М. Циммерман
(Метрополитен-опера, 2009)
Сцены из фильма «Анна Каренина».
Режиссер Д. Райт
В данном ключе можно было бы говорить о «живописи в живописи» —
вспомним хотя бы «Менины» Диего Веласкеса.Понятно, что все рассмотренные нами выше приемы — случаи гомогенности, однородности
поэтик внутри одних и тех же видов искусства. А как обстоит дело с их гетерогенностью, разнородностью, ну хотя бы применительно к кинематографу?Здесь тоже существует ряд синестетических приемов, таких, скажем, как «театр в кино».
Сошлемся на недавний пример — фильм «Анна Каренина» Джо Райта по сценарию Тома Стоппарда. В этом постмодернистском кинохэппенинге на первом плане оказываются остранение, иронизм, в конечном итоге создающие у зрителя ощущение ледяного холода. (Знаменательно, что финал этого фильма рифмуется с решениями Сергея Соловьева в его «Анне Карениной» и Романа Виктюка в давнем спектакле в Театре Вахтангова: постаревший Каренин созерцает подросших детей Анны: 1) играющих на цветущем лугу; 2) катающихся на катке; 3) возникающих в воспоминаниях примирившихся старцев — Каренина и Вронского, припоминающих дела давно минувших дней.) Странно, что еще никто не додумался, наоборот, ввести в театральную «Анну Каренину» символическое «Прибытие поезда», с которого начинается и заканчивается история героини, рифмующаяся с фильмом братьев Люмьер.
Сцена из фильма «Гольциус и Пеликанья компания».
Режиссер П. Гринуэй
Другой пример «театра в кино» — «Гольциус и Пеликанья компания» Питера Гринуэя. Здесь он оборачивается архаизацией киноязыка, акцентом на живых картинах. Весьма эротичное, по замыслу, действо оказывается совершенно холодным, крайне неэротичным. Даже не верится, что сценические отношения персонажей живых картин могут, по сюжету, перейти в личные. И здесь не помогают талант режиссера, его мастерство и технические возможности, хотя задействованы те же инновационные приемы, что в «Чемоданах Тульса Люпера». Кстати, в том фильме много было и «живописи в кино» —
стоит вспомнить ожившую мадам Муатасье Энгра в «Чемоданах», а до этого — гринуэевские же «Контракт рисовальщика», «Тайну „Ночного дозора“».А теперь поговорим о «кино + видео в театре».
Как не вспомнить здесь «Мастера и Маргариту» Франка Касторфа и его многочисленных эпигонов, таких как Андрий Жолдак («Кармен. Исход», «Федра. Золотой колос») — имя им легион. Режиссерский замысел очевиден — придать зрелищу объем, стереоскопичность; показать всевидящему оку зрителя закулисье, подробности интимных сцен, дать сверхкрупные планы, выйти на улицу, сопоставить происходящее между людьми с жизнью вивария. Но то, что одно время было театральной модой, сегодня уже стало общим местом.Конечно, дело на этом не закончилось. Вот уже появилось и «ТВ в театре» —
в «Гамлете/Коллаж» Робера Лепажа, где, как я уже писала выше, Гамлет — Евгений Миронов смотрит по телевизору фильм «Гамлет» Григория Козинцева с Иннокентием Смоктуновским в главной роли. Но это, по-моему, единственная интересная сцена спектакля. Все остальное — сценографические трансформеры на фоне набора расхожих штампов. Играть в полную силу Миронову некогда, да и от его биомеханических экзерсисов в «Калигуле» осталась одна видимость.
Сцена из балета «Инфра».
Хореограф У. МакГрегор
Сцена из балета «Прототип».
Хореограф М. Вольпини