В. Б.:
Я именно для обоснования этого тезиса и привел здесь суждения Зульцера, тонко и глубоко понимавшего самую сущность эстетического опыта, опыта художественного творчества в первую очередь. Между тем другой немец,Н. М.:
Я думаю, что мы сегодня, как никогда в прошлом, хорошо понимаем эти идеи немецкого просветителя. Пожалуй, только в XX веке нам открылось искусство всех народов мира с древнейших времен, и мы с некоторым даже удивлением замечаем, что многие произведения искусства народов, очень далеких от нас по многим своим культурным и историческим параметрам, доставляют нам подлинное эстетическое удовольствие и даже наслаждение. Кроме как на работу художественного вкуса в этом мы ни на что иное опереться не можем. Не так ли?В. Б.:
Конечно. И мы неоднократно говорили с Вами об этом даже в пространстве нашего Триалога, размышляя об искусстве Древнего Египта, Доколумбовой Америки или Средневековой Индии. Наше эстетическое восприятие этого искусства свидетельствует о реальном наличии того общечеловеческого «идеала вкуса» (сегодня мы можем назвать его и как-то иначе), о котором писал Гердер.Н. М.:
Он в этом плане перекликается и с «нормой вкуса» Юма. Однако все-таки наиболее полно и основательно о вкусе, подводя итог всей вековой дискуссии о нем, высказался, конечно, Кант в своей «Критике способности суждения». Думаю, что без его концепции наш разговор о вкусе был бы неполным.В. Б.:
Это очевидно. К нему мы и переходим. Эстетика у Канта, как хорошо известно, это в конечном счете