Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

На полотнах Де Кирико мы видим городские пейзажи, в которых как бы и не было никогда людей. Они сами возникли из ничего — города-химеры, города — материализованные призраки, иногда населенные полумеханическими антропоморфными манекенами, в которых когда-то, возможно, была примитивная жизнь, но от нее остались лишь еле заметные следы. Этот странный и действительно метафизический дух полотен Де Кирико или Карра вселяет в душу необъяснимое беспокойство, а иногда и страх, и одновременно они обладают магической силой притяжения. От них трудно оторваться. Что-то неодолимо влечет наш дух к ним, втягивает в их странные пространства. Нам и жутковато там, и как-то сладостно одновременно. Мы понимаем, что попали в пространство необъяснимой тайны, куда человеку вход заказан, но мы там, и нам и боязно, и приятно, тайна пронизывает нас, мы живем в ней, но не знаем, что это такое, и, тем не менее, каким-то образом все-таки знаем, и от этого приятно.

Нечто подобное мы испытываем и при созерцании картин Рене Магрита, который и сам не скрывал, что находился под сильнейшим влиянием Де Кирико, и, пожалуй, Поля Дельво, который не всегда примыкал к сюрреалистам, но работал в целом в их парадигме и на которого маэстро метафизической живописи тоже оказал сильное влияние.

Живопись обоих бельгийцев, с которой я имел возможность в разное время достаточно основательно познакомиться на больших ретроспективах в Брюсселе, да и в других музеях мира, как магнит притягивает к себе мое внимание. Их, как практически и всех сюрреалистов, за исключением Миро и Дали, нельзя отнести к великим мастерам столетия. Тем не менее, им удалось каждому по-своему выразить и дух XX столетия, и, главное для нашего разговора, — дух самого сюрреализма. При этом в чем-то они даже и близки друг другу при совершенно различной технике живописания и разном художественном видении. Миры Дельво тяготеют к большей иллюзорности и визионерской натуралистичности, художественные пространства Магрита более плоскостны и условны. У Магрита почти всегда просветленная, дневная живопись (он часто работал гуашью), у Дельво — хтонические миры, даже когда он изображает события, вроде бы происходящие днем. Между тем, это так — некоторые внешние характеристики. В целом же перед нами два художника, создавшие совершенно уникальные художественные явления, в которых господствующим является именно дух сюрреализма.

Для художественной образности Магрита характерны в первую очередь постоянно и сознательно акцентируемая абсурдность, свободные метаморфозы изображаемых предметов и усвоенное от Де Кирико умение передавать безжизненные, холодные пространства даже там, где он помещает некие антропоморфные и териоморфные предметы или их следы. Именно неодушевленные предметы, имеющие формы людей, птиц, растений. Излюбленные инварианты таких предметов (или визуальных знаков) — это мужская фигура в котелке (вид сзади), женская обнаженная фигура или ее торс, рыбоженщина (верхняя часть рыбы, нижняя женщины), птица (летящая или сидящая), древесный лист или целое дерево. Они, как правило, помещаются на фоне голубого неба с небольшими белыми облачками или морского пейзажа. Нередко вместо самих этих статичных безжизненных предметов, якобы-людей, Магрит дает их визуальный след — антисилуэт. Например, проем в темном фоне в форме мужчины в котелке, сквозь который мы видим вечерний пейзаж («Большое путешествие», 1926), или подобный же проем в темном грозовом небе над морем в виде взлетающей птицы, сквозь который видно голубое небо с легкими белыми облачками («Большая семья», 1947).

Рене Магрит.

Большое путешествие.

1926

Любит он и другой прием — перетекание (продолжение) изображаемого пространства (чаще всего неба с облаками) на холст, стоящий на мольберте (или как бы узрение реального пейзажа сквозь прозрачный холст). Всеми этими и рядом других подобных приемов сочетания несочетаемого (так ведь, Вл. Вл.?) Магрит добивается создания абсурдной для обыденного визуального сознания атмосферы в картине, которое в гармонии с холодным безжизненным пространством а ля Де Кирико и создает дух сюрреализма в работах известного бельгийца. Созерцая эти работы, мы вживаемся в их миры, мы верим в их существование, в то, что перед нами особая реальность, которая вроде бы совершенно чужда нам, иногда неприятна, но всегда привлекательна сокрытой в ней тайной. Тайна, которую в принципе не может постичь наш разум, но которую мы ощущаем, живем ею в момент созерцания, мы даже знаем ее каким-то особым недискурсивным знанием, страшимся ее, но она доставляет нам эстетическую радость, а иногда и наслаждение, — вот это я, пожалуй, и отнес бы к одному из аспектов духа сюрреализма.

Рене Магрит.

Видения одинокого пешехода.

1926–1927