Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Или вот из того же ряда прекрасное полотно «Безмятежность» (1970). На фоне пустого интерьера романского храма (скорее огромного архитектурного макета этого интерьера) справа (от зрителя) присела в каком-то неестественном глубоком книксене уже известная нам обнаженная золотоволосая красавица с закрытыми глазами. Красивая голубая накидка струится по ее спине, спадая множеством роскошных складок на землю. Левый край картины занимают две вроде бы беседующие между собой полуобнаженные девушки в длинных белоснежных юбках и роскошных шляпах. Дальний фон занимает вечерний пустынный городской пейзаж с несколькими северными храмами. Картина выдержана в тонкой голубоватой гамме, с которой контрастируют белые тела девушек и светлые, уходящие вдаль по законам резко сходящейся перспективы колонны храма. Что это: сон, грезы, меланхолическое видение? Все вместе и более того. Сомнамбулическая золотоволосая красавица приглашает зрителя в какой-то таинственный мир, который вроде бы и знает наша душа, мечтает о нем, стремится к нему, но и чего-то опасается, как бы останавливаясь на его пороге.

Поль Дельво.

Проселочная дорога.

1959

Поль Дельво.

Одиночество.

1955.

Музей изящных искусств.

Берген

Не менее привлекательно и загадочно полотно «Сад» (1971). Вечерний городской парк. На небе полная луна, вдали трамвай с ярко освещенными окнами. Чуть ближе к нам, но в достаточно отдалении по парку прогуливаются в основном одетые горожане, хотя среди них мелькает и несколько обнаженных девушек. Первый же план занимают четыре обнаженные девушки, расположившиеся вокруг стола, но не участвующие ни в какой коммуникации друг с другом. Каждая из них полностью погружена в себя и как бы не замечает ничего и никого вокруг. То же можно сказать и о прогуливающихся вдалеке горожанах. Это, как и многие другие полотна Дельво (ср., например «Помпеи»), в равной мере можно отнести как к сюрреалистическим, так и к символическим. В них дух символизма свободно перетекает в дух сюрреализма, демонстрируя метафизическое родство этих больших направлений в искусстве.

Еще одной темой многих полотен Дельво являются пустые ночные вокзалы с уходящим вдаль железнодорожным полотном, на котором иногда изображаются вагоны или паровозы, и одинокой женской фигуркой, устремляющей взгляд в эту даль. В них господствует не столько сюрреалистский, сколько дух экзистенциального одиночества, тоже характерный для искусства и миронастроения того времени.

Особое место в творчестве Дельво занимают серии работ со скелетами. Наиболее интересны огромные полотна на евангельскую тематику «Распятие» (1951–1952), «Ессе Homo» («Снятие с креста») (1949, частное собрание), «Положение во гроб» (1951, Музей изящных искусств, Берген). Здесь все персонажи, включая Иисуса, представлены весьма изящными, я бы даже сказал, эстетски написанными скелетами. Сами по себе эти работы, явно тяготеющие к достаточно простому символизму, интересны, но никакого духа сюрреализма в них нет, несмотря на вроде бы очевидную абсурдность изображений. Однако средневековая практика изображения Смерти или апокалиптических персонажей в виде скелетов давно приучила европейское эстетическое сознание к адекватному восприятию этих образов.

Поль Дельво.

Распятие.

1951–1952.

Королевский музей изящных искусств Бельгии.

Брюссель

Из всего сказанного и имеющегося еще в сознания мне не терпится сделать предварительный вывод о том, что дух сюрреализма — это, скорее всего, апокалиптический дух. Сюрреализм воочию являет нам в лучших своих произведениях метафизику Апокалипсиса, метафизическую реальность, претерпевающую апокалиптические метаморфозы и трансформации. И во многих произведениях Магрита, Дельво, Дали, Миро, Танги, Матта мы погружаемся в процесс этих трансформаций, переживаем их в себе. При этом Апокалипсис предстает здесь в своей евангельской амбивалентности и как предельно разрушающий относительно знакомое нам бытие-бывание до его глубинных метафизических оснований, и как преображающий его в нечто принципиально иное, на основе которого возникает новая красота, но уже иная. Возможно, именно ее ощущал еще Андре Бретон, когда в финале повести «Надя» дал определение сюрреалистической красоте: «Красота будет конвульсивной или ее не будет вовсе» (La beaute sera CONVULSIVE ou ne sera pas. — Breton A. Oeuvres completes. Vol. 1. Gallimard, 1988. P. 753).

На этом вынужден закончить это затянувшееся письмо, ибо отбываю на некоторое время в солнечную и совсем не апокалиптичную и не сюрную Элладу, которая, возможно, придаст мне сил и новые импульсы для продолжения этой значимой для меня темы.

Дружески ваш В. Б.

Дух сюрреализма. Письмо второе. Сальвадор Дали

359. В. Бычков

(25.06–10.07.15)

Дорогие друзья,