Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Чтобы не быть голословным и неправильно понятым, приведу несколько примеров. Вот, небольшая, но предельно символическая работа из музея Дали в Санкт-Петерсбурге (Флорида) «Геополитическое дитя наблюдает за рождением нового человека» (1943). В сугубо сюрреалистической пустыне какого-то инобытия…

Сальвадор Дали.

Геополитическое дитя наблюдает за рождением нового человека.

1943.

Музей Сальвадора Дали.

Санкт-Петерсбург (Флорида)

II Эврика! В моем сознании, наконец-то, всплыл нужный термин для обозначения и метафизических пространств живописи Де Кирико и его коллег, и, особенно, пустынных, безлюдных и безжизненных пространств многих работ Дали и некоторых других сюрреалистов. Они являют собой именно образ инобытия, предельно отличного и от уютного земного бывания, и даже от наших философско-богословских представлений о бытии. Сюрреалистическое инобытие — один из характернейших признаков духа сюрреализма! //

Сальвадор Дали.

Лицо войны.

1940.

Музей Бойманса — ван Бейнингена.

Роттердам

Именно в пустыне сюрреалистического инобытия на белоснежной салфеточке лежит яйцо земного шара с приклеенными к нему желтыми материками. В районе Северной Америки оболочка Земли треснула, как скорлупа, и из нее вылупляется туловище и рука «нового человека» (величиной с самую Землю). Голова и ноги его конвульсивно бьются изнутри о скорлупу, стремясь высвободиться, но она там уже не трескается, ибо имеет не хрупкую структуру скорлупы, а что-то близкое к резиновой оболочке надувного шарика, которая принимает форму рвущихся изнутри членов сверхчеловека. Материки (Южная Америка и Африка) начинают стекать (важный инвариант живописи Дали — стекание и растекание вроде бы твердых в земном мире предметов) с поверхности земного яйца на предусмотрительно подстеленную салфетку. Туда же скатывается и капля яркой крови из трещины в земной скорлупе. Над земным яйцом парит некий покров-парашют (без строп). Обнаженный длинноволосый пророк (не автор ли Новозаветного Апокалипсиса?) в правом нижнем углу картины указывает пальцем означенному в названии ребенку на происходящее метафизическое событие. А ребенок, хотя и геополитический, в страхе жмется к ногам пророка, но с любопытством созерцает происходящее.

Сальвадор Дали.

Воскрешение плоти.

1940–1945.

Частное собрание.

Мексика

Даже из краткого поверхностного описания основных визуальных элементов картины очевидны напрашивающиеся многочисленные символические ассоциации, дающие сильные импульсы к немедленной пострециптивной герменевтике. Однако воздержимся от этого. В целом же перед нами глобальный художественный символ грядущего (или вершащегося) Апокалипсиса в его оптимистически-эсхатологическом варианте. И фактически символ всего искусства Дали. Ощущая вселенский метафизический Апокалипсис, он посвятил его живописному выражению все свое творчество.

Между тем, как я уже сказал, и вам, коллеги, это хорошо известно, у Дали немало работ, выражающих иной, разрушительно-катастрофический аспект апокалиптического процесса. Это и упомянутые «Предчувствие гражданской войны» (1936, Музей искусств, Филадельфия), и «Лицо войны» (1940), и даже такая вроде бы долженствующая иметь обратный смысл картинка (это все небольшие по размерам, но крайне выразительные работы), как «Воскрешение плоти» (1940–1945).

В последней картине не символически, но иллюстративно изображен момент Страшного Суда, когда останки всех умерших изводятся из могил и облекаются плотью. Процесс этот показан у Дали крайне изобретательно, убедительно и иллюзорно-рельефно (как, собственно, и все у него). Чего стоит хотя бы группа справа на переднем плане, где у облекающейся плотью полногрудой девицы из чрева сыплются золотые монеты (анти-Даная?), а лицом в них зарылся некий тоже только частично облеченный плотью коленопреклоненный персонаж, страстно обнимающий девицу за чресла. В этой сцене участвует и некий старец с костылем, протягивающий анти-Данае (уже Афродите?) сморщенное яблоко (Париса?). Многозначность, многосмысленность практически всех визуальных, предельно парадоксальных образов, созданных беспредельно развитой фантазией Дали, напоминает нам его дальнего предшественника Босха, которого многие сюрреалисты считали предтечей сюрреализма. Однако дух большинства работ Босха, и к этому я еще постараюсь вернуться, по-моему, далек от сюрреалистического, хотя фантазия его в создании абсурдных визуальных образов может сравниться только с далианской (как и, точнее, обратно — далианская с его).

Между тем облечение плотью у Дали проходит небезболезненно. Фигуры воскрешаемых зримо выражают испытываемые ими мучения, не ликуют, но корчатся. Вот уж где конвульсивная красота дана в чистом виде. И она дышит угрозой и явными страданиями человечеству. Инобытийный далианский пустынный пейзаж, некие объемные пирамидальные формы и бюстик усмехающегося Вольтера на фоне дальнего входа в какой-то геометрически-герметический мир усиливают дух сюрреалистического апокалиптизма в этой работе.