Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Это тайна грандиозных метаморфоз, которыми, оказывается, заряжен видимый нами мир, и художники-сюрреалисты научились их открывать и даже являть нам исключительно художественными средствами. Это и есть дух сюрреализма. Притом сами сюрреалисты, как правило, вряд ли понимали глубинный смысл своих работ; возможно, только ощущали нечто грандиозное, в них выражающееся. Свои картины они объясняли проще: как изображения грез, мечтаний, сновидений и т. п., т. е. в большей мере опираясь на психологию, в том числе на популярный в их среде фрейдизм, чем на глубинные онто-метафизические основания. Разве что Дали видел и это, но замаскировал свою онто-метафизику под паранойю, чем и отвел от себя какую-либо философскую критику. Что возьмешь с параноика?

Между тем в этом провидении грандиозных метаморфоз бытия до самых его глубинных оснований и визуальном явлении их и заключается, на мой взгляд, метафизический смысл сюрреализма, его дух. Не могу удержаться, чтобы не привести здесь хотя бы пару конкретных примеров из Магрита. «Видения одинокого пешехода» («Die Traeumereien des einsamen Spaziergaengers») (1926–1927). Ha фоне вечернего загородного пейзажа (уходящая вдаль речка с мостиком, темный массив земли, слегка прописанные деревья, темнеющее небо в тучах) крупная фигура мужчины в черном пальто и котелке спиной к зрителю (традиционный визуальный инвариант Магрита). На самом ближнем плане, на фоне темной земли и фигуры пешехода, горизонтально парящий в воздухе муляж обнаженной безволосой фигуры с закрытыми глазами (нижняя ее часть скрыта за правым обрезом картины).

Рене Магрит.

Северное сияние.

1927.

Частное собрание

Даже без всякого названия (названия у Магрита, как и у большинства сюрреалистов, достаточно произвольны и предельно абсурды по отношению к изображению) резкая визуальная крестообразная оппозиция светлой и темной, обнаженной и одетой, парящей и вроде прочно стоящей на земле фигур на фоне безжизненного призрачного, по-своему красивого вечернего пейзажа вызывает сильный комплекс ощущений и переживаний фундаментальной реальной ирреальности и неотмирности изображенного. Это никак уж не мечты, грезы или сон, но что-то предельно фундаментальное, почти материальное и пугающе чуждое всему человеческому. Чем больше всматриваешься в эту работу, тем большим ужасом веет от нее, но оторвать взгляд трудно.

Рене Магрит.

Философия будуара.

1947

Рене Магрит.

Ступени лета.

1938.

Частное собрание

Другая значимая для нашей темы работа «Северное сияние» («Lumière polaire») (1927). Здесь на фоне чего-то вроде песчаных холмов и облачного неба, в котором какие-то отблески лишь с большой натяжкой можно принять за северное сияние, изображены две обнаженные женские фигуры и пара абстрактных форм. Но что это за фигуры! Перед нами, занимая главное пространство картины, достаточно сильно поврежденные целлулоидные куклы обритых девушек с хорошо развитыми формами и закрытыми глазами. Справа от них из вершины холма вытекает поток темной лавы, который можно принять и за роскошные женские волосы, и за какую-то диковинную птицу, изображенную сзади. Снизу на уровне ног девушек-кукол поверхность красочного слоя картины как бы облупилась (виден холст или стена, на которой она написана) или, напротив, прикрылась каким-то обломком целлулоида серо-охристого цвета. Общий и навязчиво читаемый дух картины — обманчивость визуально воспринимаемого мира, его хрупкость, тленность, нереальность или даже глобальное разрушение, уничтожение жизни на земле. При этом картина магнетически притягивает к себе взор реципиента своей глубинной художественной красотой и невыговариваемой тайной бытия, открывающегося за ней.

Далеко не все так онтологично и угнетающе привлекательно у Магрита, как описанные полотна. Много вещей достаточно простеньких и милых в своем абсурдизме. Просто приятные визуальные находки, радующие душу. К ним относятся, например, «Философия будуара» (1947), где женские туфли прорастают живыми пальцами, а ночная рубашка обнаженной грудью девушки; или фрагменты обнаженного женского тела предстают как фрагменты живых скульптур на фоне сюрреалистически данного пейзажа, где голубое небо с белоснежными облаками строится частично из голубых же кубиков воздушной материи («Ступени лета», 1938). Здесь очевидный дух сюрреализма обладает какой-то просветленной, ирреально обнадеживающей окраской. Именно в этом духе выдержан и огромный фриз (72 м длиной) «Очарованное пространство» («Derverzauberte Bereich») (1952) в Luestersaal (зале с люстрой) казино в Кнокке. В целом у Магрита дух абсурдных метаморфоз бытия разворачивается от мрачно-меланхолических и катастрофических предчувствий до светлых весенних ожиданий какого-то нового пробуждения, обновления, преображения бытия.

Рене Магрит.

Очарованное пространство.

1952.

Фрагмент настенной росписи в казино в Кнокке

Совсем иное, хотя и близкое в этом глобальном антиномизме (светлое-темное), находим мы у Дельво.