Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

На мой взгляд, дух сюрреализма с наибольшей полнотой выражен именно в его творчестве, в ставших уже хрестоматийными (или классическими) полотнах, главные из которых я упомянул здесь. И он складывается у него на основе синтеза многих составляющих, главными среди которых являются пустынный, практически безлюдный и безжизненный пейзаж; особый далианский абсурд пластического органического соединения чуждых друг другу по всему элементов видимой обыденным зрением реальности; художественная игра на сублимации фрейдистски понимаемой либидозности до космического эротического начала Универсума; конвульсивная красота трансформаций, модификаций, отчуждения земной реальности; сверхреалистическая убедительность ирреальных объектов на основе блестящего владения живописной техникой на уровне лучших старых мастеров; антигравитационное парение многих его образов; необъяснимая тайна правдоподобия грандиознейших метаморфоз видимого мира и явление зрителю убедительно данного живописными средствами инобытия, возникшего в процессе глобального апокалиптического преображения Универсума, в том числе, возможно, и на уровне метафизической реальности.

Уф! Выдал хорошенькую фразу! В одном предложении все сказал. Ай да Пушкин!..

В целом же живопись Дали предельно апокалиптична, и дух сюрреализма в его творчестве — это дух глобального Апокалипсиса во всех аспектах его понимания. При этом я отнюдь не склонен видеть этот дух во всех без исключения произведениях испанского сюрреалиста. У него немало и слабых, незрелых, чисто коммерческих или просто неудавшихся работ. Это касается всех периодов его творчества, но особенно их много в раннем периоде, когда он создавал какие-то немыслимые и художественно и пластически никак не оправданные и не убедительные фантастические сплавы («сочетания несочетаемого») из всего, что попадалось ему на глаза в видимом мире. Так же и в последние десятилетия жизни он почти утратил дух сюрреализма и фабриковал с помощью многочисленных помощников кичевые работы, которыми переполнен, в частности, его музей-театр в Фигерасе. В свое время я бродил по нему в каком-то недоумении и даже с некоторой растерянностью. Не надо было ему… Не надо…

На этом я хотел бы закончить опять затянувшееся письмо с тем, чтобы продолжить все-таки свои размышления о духе сюрреализма, возможно, уже отвечая на ваши письма, дорогие коллеги,

Ваш В. Б.

О духе символизма в его мистическом изводе

360. Н. Маньковская

(01.06–11.07.15)

Дорогие собеседники,

В письме № 345 я уже поделилась с вами первыми впечатлениями, связанными с полемикой Жозефена Пеладана с Л. Н. Толстым по поводу его знаменитой статьи «Что такое искусство?». Теперь я хотела бы выполнить свое обещание и обрисовать эстетическое credo и метафизику искусства этого «демона» французского символизма более подробно.

Личность и творчество Жозефена (Сара) Пеладана (1858, Лион — 1918, Нейи-сюр-Сен) воплощают собой мистическую ветвь французского символизма. Этот отличавшийся экстравагантным поведением, самовосхвалением и склонностью к мистификаторству чернобородый статный красавец с буйной шевелюрой, умащенной кедровым маслом; разодетый в шелка, атлас и бархат; носивший вычурные кружевные галстуки и пышные букеты фиалок в петлице, дендистские замшевые перчатки и сапоги небесного цвета; надушенный семью ароматами духов одновременно, символизирующими семь планет (его излюбленные одеяния — черный бурнус из верблюжьей шерсти, прошитый золотыми нитями; алый и сиреневый плащи, но особенно — украшенная голубыми полосами широкая белая туника в древневосточном стиле[53]; как не вспомнить здесь навеянный древнегреческими мотивами знаменитый хитон Максимилиана Волошина, весь сугубо эстетизированный облик этой эмблематичной фигуры русского Серебряного века), которого его критики объявляли сумасшедшим, а власти сажали в тюрьму за уклонение от военной службы — автор множества сочинений философско-эстетического характера, а также романов и пьес, проникнутых духом символизма и оккультизма, один из основателей движения розенкрейцеров во Франции.

Один из излюбленных символов Пеладана, пронизывающих все его творчество, — амбивалентная фигура гения-демона, падшего ангела, олицетворяющего собой мост между духовным и земным, ангелом и человеком. И сам он претендовал на подобную роль в контексте духовных поисков французского символизма, что и пытался утвердить всем своим творчеством: «я — корифей истории, возвещающий проклятым эпохам приближение ужасных Эриний».