Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Здесь опять любимый далианский пустынный пейзаж с огромным на четыре пятых картины по высоте постзакатным очень тревожным небом. В центре картины две огромные руины каких-то древних кирпичных сооружений в форме фигур крестьян из картины Милле. Гигантский размер их подчеркивают опять же несколько микроскопических человеческих фигурок у подножия сооружений, руины какого-то античного храма с колоннами, доходящие только до колен фигур, и кипарисы примерно такого же размера (до колен и ниже). Древность руин подчеркивают существенно облупившаяся штукатурка на них, из-под которой и проступает кирпичная кладка, а также огромные кипарисы, выросшие на скульптуре девушки в районе ее бедра и где-то на согнутой в молитвенном поклоне спине. От былой и столь жизненно представленной у Милле молитвенности, которая когда-то очень давно, согласно данному художественному образу Дали, имела огромные размеры, остались только руины на фоне тревожного неба грядущего мира.

И наконец, диптих 1936 г. Он состоит из двух картин, рамы которых являют нам силуэты юноши и девушки, слегка напоминающие абрис фигур Милле. Сами же картины — два прекрасных типично далианских пейзажа с ярко выраженным сюрреалистическим духом, на первых планах которых изображены покрытые скатертями столы. У юноши (точнее, внутри него) на столе пустая рюмка с ложкой и некий коричневый предмет, который можно истолковать и как кусок хлеба особой формы. На столе девушки — кисть винограда. Подобный стол, только большего размера, появится позже в «Тайной вечере» Дали.

Уже из сказанного видно, что названные мною картины испанского сюрреалиста — это многомудрый философско-художественный диалог со своим французским коллегой конца XIX в. В нем путем пластических метаморфоз картины Милле поднимается главный вопрос XX столетия — о глобальной трансформации и даже об аннигиляции традиционной христианской духовности, а возможно, и духовности человека как homo sapiens вообще. И решается он в предельно апокалиптической тональности. Молитвенная идиллия «Анжелюса» Милле развертывается у испанского сюрреалиста в грандиозный пророческий процесс модификации и трансформации самих духовно-метафизических основ бытия. Возможно, поэтому он назвал свой трактат «Трагическим мифом», создав, по сути, многомерный апокалиптический миф.

Выстроив эту достаточно четкую для главного, на мой взгляд, смысла художественно-герменевтической деконструкции Дали полотна Милле линию картин, я не хотел бы уж совсем забыть и об эротическом аспекте этой деконструкции. Вроде бы наиболее ярко он выражен в прекрасном полотне 1933 г. «Meditation sur la harpe». Как и во многих случаях у Дали, название картины — чисто поэтическая ассоциация, возможно, посетившая художника в момент работы над полотном. Никакой арфы или арфистки на картине нет, а ее настроение у меня не очень-то ассоциируется со звучанием арфы.

Сальвадор Дали.

Пара, витающая в облаках.

1936.

Музей Бойманса — ван Бейнингена.

Роттердам

Сальвадор Дали.

Медитация на арфе.

Версия 1933.

Музей Сальвадора Дали.

Санкт-Петерсбург (Флорида)

Перед нами крайне интересная сцена. Все те же два персонажа Милле. Поза мужчины и его образ взяты из картины французского мастера, что называется, один к одному, но он превращен кистью Дали в глиняного истукана, а вот девушка дана почти совершенно живой, обнаженной с роскошными эрогенными формами, нежно обнимающей скульптуру мужчины левой рукой за шею и стыдливо склонившей голову к его плечу. Правую свою руку она положила на голову странному темному коленопреклоненному персонажу, изображенному на первом плане картины к нам спиной. Это антропоморфное яйцеголовое существо. Левая ступня его представляет собой огромную лапу с одним птичьим когтем. Левая рука подобна человеческой и на что-то указывает, видимо, девушке. У правой из локтя вырастает длинная штанга, пожалуй, даже не органического происхождения (подобные мутации органики в неорганику и обратно регулярны, как вы знаете, у Дали), которую поддерживает стандартный для Дали костыль-подпорка. Этот персонаж образует странную целостную группу с фигурами юноши и девушки. Традиционный пустынный пейзаж с какими-то руинами на дальнем горизонте и огромные постзакатные облака.