Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

Потом на эшафот втащили убийцу. Не Яна. Другого. Один из помощников палача ударил его сзади так, что ноги его подкосились, и он рухнул на колени; другой заломил ему руки за спину и принялся стягивать запястья ремнями. Тем временем палач вытащил раскалённый железный прут из жаровни. Его рука была защищена толстой кожаной перчаткой. Привычным жестом палач обхватил голову осуждённого так, что лицо его обратилось к небу. Рукой в перчатке палач поднес раскалённый прут к его глазам. Когда со стороны эшафота донеслись истошные вопли, я зажала уши ладонями и ушла, не разбирая дороги. Я не видела, как всё это проделывали с Яном. Хотя мне следовало бы остаться. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, куда они уносят тела с плахи.

Лита - Братчики

Я отыскала Яна лишь через несколько часов. Тех, кто выжил на плахе, относили в больницу для бедняков, которая располагалась в тупиковом переулке неподалеку от Оружейной площади. Переулок тот я нашла не сразу - мне пришлось дважды спрашивать дорогу у прохожих. От них же я узнала, что один из осуждённых умер во время экзекуции, не выдержав боли. Человек, которому отсекли кисти рук, был жив, когда его стаскивали с эшафота. Значит, либо Ян, либо тот, другой. Кто-то из них.

Больница размещалась в приземистом кирпичном строении, окружённом чахлыми кипарисами. За болящими присматривали монашенки из городского монастыря. Нищета здесь царила страшная. В полутёмном коридоре остро пахло обеззараживающим раствором, нужником и нечистой плотью. Краска на стенах растрескалась и свисала струпьями, а рассохшиеся половицы предательски скрипели и пружинили под ногами. Дверь в общую палату была приоткрыта, и я разглядела ряды узких железных коек, на которых вповалку лежали тела - мужчины, женщины, старики, дети, все в одном помещении. Это были 'обычные' больные. Тех, с эшафота, держали в отдельной келейке в самом конце коридора. О таких никто не заботился. Их просто бросали на койку и уходили. Некоторых потом забирали родственники. Некоторые умирали.

Когда я вошла, меня чуть не замутило от спёртого воздуха. Первым делом я бросилась к окну и распахнула его настежь. Потом я оглядела келейку. Здесь стояло несколько коек. Все они были пусты, кроме одной. На ней лежал Ян. Живой. Мертвенно-бледный, с заскорузлой от крови повязкой на глазах. Его трясло, как в лихорадке, губы были обкусаны. За всё это время никто не подошёл к нему, чтобы хотя бы дать ему воды.

Я собиралась забрать его домой, но вскоре поняла, что дело безнадёжное. Сам он не дойдет, а без посторонней помощи я его не дотащу. Но что-то надо было делать. Хотя бы смыть кровь с его лица. Я выглянула в коридор и позвала одну из монашенок. Сунув ей несколько монет - благо кошель был с собой - я попросила принести тёплой воды и чистых бинтов. Потом я спросила, имеются ли у них какие-нибудь лекарства - обеззараживающие и для заживления ран? К несчастью, нет, ответила та, в средствах мы стеснены изрядно, ибо живём на пожертвования... Тогда я отдала ей весь кошелёк и велела сходить к аптекарю и купить всё необходимое. Кроткая сестра поджала губы - наверное, она не привыкла, чтоб ею командовали всякие простолюдинки - но кошель взяла. Вскоре она вернулась со склянками и аптечными принадлежностями.

Остаток дня прошел, как в аду. Я сидела у постели брата, держа его за руку. Время от времени я размешивала в стакане с водой вытяжку корня красавки и давала ему пить маленькими глотками. Зелье заглушало боль и приносило забвение. За распахнутым окном был слышен надсадный гул, по стенам келейки ползли продолговатые тени. В небе над городом плыли воздушные корабли. Они были свинцового цвета, их покатые бока лоснились, как рыбья кожа, а под брюхами реяли на ветру багровые полотнища. Корабли плыли на северо-запад. То, чего все так ждали, свершилось. Августа-Самодержица двинула войска на Дуумвират.

Впрочем, об Августе я сейчас думала меньше всего. Я пыталась представить свою дальнейшую жизнь. Работу в корчме я потеряла и новой, скорее всего, уже не найду. Скоро мне нечем будет заплатить за квартиру. Значит, мы с братом окажемся на улице. И сколько мы так протянем? До первой зимы, в лучшем случае. Можно, конечно, уйти в монастырь, к кротким сёстрам. Таких как я принимают охотно. Но кто тогда позаботится о Яне? Ещё можно наняться куртизанкой в весёлый дом. Можно. Ну и насколько меня хватит? На пять лет, десять? "Публичные девочки" сгорают быстро, как свечи. А что будет с Яном?..