Тридевять земель

— Дайте договорить. Так вот, сейчас у всех выживших эмбрионов нет серьёзных дефектов. Есть незначительные, когда человек остаётся полноценным — такое мы легко исправляем сами. Но вот то, о чём я только что говорил, уже пять столетий решается словно автоматически. И причину понять не можем, — доктор уселся сам, и взмахом руки предложил Артёму последовать своему примеру. — Так вот. Дроссели — за исключением вас, вероятно — ведут довольно беспорядочный образ жизни. Алкоголь, сильные стимуляторы, даже наркотики, если не успеваем вовремя выявить и изъять. Как следствие, большинство зигот от них…

— … теперь не выживают, поскольку там могут быть дефекты.

— Верно! Приятно поговорить с образованным человеком. Вот и весь секрет. Ну, а слухи и суеверия — это, увы, никакая медицина не может вылечить. Не наша специализация. Поэтому, если у дросселя остаётся потомство, мы вынуждены особо заботиться — по сути, охранять какое-то время. Люди воспринимают такую заботу как признак того, что ребёнок серьёзно болен. Дальше понятно.

Артём вздохнул.

— Берегите себя и ваших дам, друг мой, — посмотрел доктор на экран регистратора. — Когда в ваших силах. А сейчас прошу простить — меня ждут с докладом!

* * *

— Слушай, есть дело! — Мари поймала Артёма, когда он, всё ещё под впечатлением разговора с доктором, шёл в сторону дома. — Я тут припомнила, какие ты песни пел. Поговорили с Глорией и другими умными людьми. Глория почти сразу же сумела договориться. Ну, без тебя мы ничего не обещали, конечно…

— Перед кем выступать?

— Умный! — Мари довольно улыбнулась, и стукнула его легонько кулаком в грудь. — Перед Римом. Сегодня закрытие девяносто пятых летних спортивных игр. В Колизее будет весь Рим! Точно говорю! А кто не сможет, будет смотреть трансляцию! Ну? Глория сумела уговорить организаторов вставить, сразу после официальной части, два часа. Твой звёздный час! Соглашайся!

— Ну вы даёте! — невольно вырвалось у Артёма. — Если весь Рим…

— Брось, мы же будем рядом. У тебя голос, может, и не самый лучший, но годный, уши не вянут. И мы с тобой! И ещё десять певцов хотят присоединиться. Решай!

— Если я согласен, сколько времени на репетиции?

Мари посмотрела на часы.

— Почти восемь часов. Успеем! Я уже успела за инструментом Глории в Лондон съездить! Да не скользила я, — вздохнула Мари, увидев, как изменилось лицо Артёма. — Экспрессом смоталась. Доктора мне мало, что ли? Хоть ты не капай на мозги!

— Не заводись, — Артём положил руку на её плечо. — Хорошо. Я согласен — времени мало, с чего начнём?

— Песни выберем. Их ещё цензору нужно успеть показать. Это тебе не Лондон, там пой что хочешь, любую чушь. Тут что попало не пропустят.

* * *

Вначале Артём предложил местом для репетиций комнату в доме; тут же выяснилось, что хорошо бы располагать справочными материалами. В итоге выбрали всё ту же комнату для работы с книгами, «клетку Фарадея», в которой Артём и Миранда вели расследование «дела переводчика». Устроило всех, в том числе и владельца библиотеки. Артём входил туда не без опаски; однако, и при закрытой двери «клетки» ничего особенно не изменилось, а звукоизоляция у неё такая, что можно репетировать хоть на полную возможную громкость обеих флютен.

— Нужно что-нибудь новое, — подумала вслух Мари. — Ну, то есть неизвестное слушателям.

Песня «Agnus Dei» пришла на ум без предупреждения. От музыки и Глория, и Мари пришли в полный восторг, но вот когда Артём попытался изобразить то, как это поётся…

— Похоже на французский, но не совсем, — пришла к выводу Мари. — Постой, это что, старофранцузский?! Ты и его знаешь? Ещё раз!

Артём начал ещё раз. Уже после первого куплета Мари помотала головой.

— Не могу я это слушать. Перестань над языком издеваться. Напиши лучше слова, сможешь?

Артём пожал плечами и начал писать. И Глория, и Мари с любопытством следили за тем, что выходит из-под карандаша.

— «De mutilation / En soustraction / Agnus Dei / Te voir en chair / J'en perds la tête…» — напела негромко Мари. — Чудно! Прекрасно звучит. И это женская песня, женщина должна петь. Ну-ка, давай вместе!

Им обеим очень понравилось то, что получилось. Артём исполнил вторую партию — там была простая и незатейливая латынь, текст, который и на Земле был вполне понятным.

— Отлично! — пришла к выводу Мари. — Всем понравится, точно говорю. Что ещё есть в списке?

В списке было много чего. «Halleluja», «Twist in my sobriety», «Freelove»… Чтобы исполнить нужным образом «Lux aeterna», потребовался голос Глории — диапазон впечатлял, и ведь ни разу не пела сама, пока была с Артёмом! Скромничала? Почему?

— Класс! — выдохнула Мари, смахивая с лица слёзы. — Пробирает-то как! И слова вроде не очень особенные, а как действует! Дальше!

— …Староанглийский, старофранцузский, — покачала головой Глория, пока они, втроём, ждали короткую очередь в приёмной цензора. — Насчёт французского не скажу, не разбираюсь, но английский звучит очень убедительно. Так вы на самом деле из далёкого прошлого?! А я и не верила…

— Из прошлого? — немедленно заинтересовалась Мари. — Почему я не слышала? Рассказывай!