Селение Столиво занимает берег залива напротив Перасто. Гора, нависающая над ним, сплошь покрыта масличными деревьями, откуда объясняют и само название, будто бы значащее Сто олив. На искусно устроенных террасах, уступами спускающихся к берегу, стоят эти удивительныя деревья, столь славные из древности. Выше, куда взор едва достигает, горы покрыты кривыми можжевеловыми кустами и розмарином, родом дикого лавра. Домы утопают в зелени миндальных, шелковичных и померанцевых дерев. Лимонныя и апельсинныя деревья сплошь покрыты плодами, и необычайно яркий цвет их в листве представлял глазам прекрасное смешение красок. Мне казалось, что я попал в сказочный мир, восславленный поэтами. Самый воздух этих мест был напоен каким-то невероятным дурманом, заставляющим человека жить одним лишь только настоящим и беспечно забывать о будущем.
Масличныя деревья служат главным залогом семейственнаго счастья тем приморцам, кои не ищут морского промысла. Утверждают, что обычай этот пришел из Рагузы, где существовал закон, по которому юноша не имел права жениться, покуда не считал в полном своем обладании пятидесяти маслин. Однако и на островах Архипелага, как я имел случай увериться ранее того, приданое невест и вообще богатство считается числом сих дерев, как у нас по душам. Каждое дерево кругом дает по червонцу в год доходу. Оливковое дерево из всех других есть конечно полезнейшее произведение. Оно возрождается от своего корня и потому почитается вечным. Оно не требует почти никакого за собою призора, и, тогда как рушатся царства, славные грады обращаются в прах, остаются в прошедшем деяния доблестных мужей, одна природа пребывает неизменной и древо это вместе с оной как бы торжествует над временем и разделяет с ним бесконечность.
Оливки, продающиеся у нас в банках, суть не созревший плод. Масло, выжимаемое из созревших маслин, по неумению иди небрежному приготовлению, называется у нас деревянным, в отличие от Прованского, которое из того же плода с большим старанием и искусством выжимается. Употребление деревянного масла во всей южной Европе столь велико, что на поварнях почти не употребляется коровье.
Мёд обязан своему высшему качеству и аромату дикому тимьяну и другим ароматическим цветам гор, над которыми кормятся пчелы.
Приятность местоположения, свежесть воздуха, а еще более любопытство поощрили нас идти в гору. Не в далеком расстоянии от дома на живописной лужайке под молодым буком стояла церковь святого Василия. Стены ея покрыты были древней греческой росписью, и священник уверял меня, что строена она в четырнадцатом столетии. Краски грубые, но яркие, в особенности сочетание синего и красного цветов, производят сильное впечатление. Священники здешние имеют мало доверия к церковным книгам, печатанным в Вене или Буде, и Вуко Петрович, показав мне святцы, допытывался у меня, точно ли они Киевской печати. Я подарил священнику медный складень. У входа расположена могильная плита, на коей резцом каменотеса высечено изображение: одна рука сжимает масличную ветвь, другая меч. Это герб братства Гримау, пояснил мне мой хозяин, нечто вроде религиозно-торгового ордена, члены котораго к тому же единокровны. К дому возвернулись иной дорогой, шириною в сажень, искусно мощёной камнем. Дорога шла прелестной каштановой рощей. Стволы у каштанов в три обхвата. Матрос мой не поленился набрать их целый мешок и по вкусу нашел походящими на горох.